Скачать .docx Скачать .pdf

Реферат: Легенды Крыма

ЛЕГЕНДЫ КРЫМА


КАМНИ МАТЬ И ДОЧЬ

В обрывах второй горной гряды Крыма часто встречаются причудливые скалы, напоминающие своими формами окаменевших людей или животных. Эти скалы возникли в результате выветривания мягких пород — меловых и третичных известняков. Народная фантазия создала вокруг таких столбов выветривания занимательные легенды. Скалы, упоминаемые в легенде, находятся в долине реки Качи недалеко от Бахчисарая.

Над долиной Качи возвышаются причудливые камни. Посмотришь — не человек высекал, как же получились такие?

И вот что рассказывают о них.

Жила в деревне девушка, звали ее Зюлейка. Хорошая девушка. Всем она вышла: и красотой, и сердцем, и умом ясным. О хорошем незачем долго рассказывать, хорошее само о себе говорит.

О глазах можно сказать — красивые глаза. А какие красивые? А вот какие: если на базаре на какого-нибудь мужчину посмотрит, драка начинается.

Каждый говорит: на меня посмотрела. Так дерутся — ни купить, ни продать ничего нельзя. Зюлейка поэтому и на базар не часто ходила: боялась.

А что сказать о ее губах… Кто видел вишню, когда она зреет, не тогда, когда уже темная, а когда зреет, тот и видел губы Зюлейки.

А что сказать о ее щеках… Идет она по дороге, а куст шиповника, что цветет, весь от зависти померкнет, чахнуть начинает.

А что сказать о ее ресницах… Если на ресницы пшеницу насыпать, а Зюлейка глаза поднимет, на голову зерна взлетят.

А косы у Зюлейки черные, мягкие, длинные. А вся Зюлейка высокая, тонкая, но крепкая.

Жила Зюлейка вдвоем с матерью, бедною вдовою. Вместе с матерью холсты ткала. Холсты длинные-предлинные: вдоль пойдешь — устанешь; и тонкие-тонкие: лицо вытрешь — будто лучом света коснешься.

Много надо холста ткать, чтобы жить. Много надо белить полотна в речке. А воды где взять? Воды в Каче мало, день бежит — два дня не показывается. Зюлейка была хитрая. Песню запоет — вода остановится, слушает, как девушка поет. А внизу все ругаются — воды нет.

А она поет да белит, поет да белит, кончит — домой пойдет. Воде стоять больше нечего, скорее побежит дальше, все ломает на своем пути, ничего ее не удержит. Люди говорят — наводнение. Неправда, это Зюлейка кончила песни петь. Вся вода, что слушала ее, заторопилась дальше своей дорогой.

В долине, недалеко от Зюлейки, жил грозный Топал-бей. Его мрачный замок стоял на скале, охраняла его свирепая стража. Но ничем не был так страшен бей, как своими двумя сыновьями.

Когда родились они, бабка, которая принимала, застонала, пожалела бедную мать:

— Что у тебя случилось, словами не рассказать! У тебя два мальчика родились. Радоваться надо, только ты плачь: у обоих сердца нет.

Мать засмеялась. Чтобы ее дети остались без сердца? А она зачем?

— Я возьму свое сердце, отдам по половине. Материнское сердце не такое, как у всех, одного на двоих хватит.

Так и сделала. Да ошиблась мать. Плохими росли дети — жадными, ленивыми, лукавыми.

Кто больше всех дрался? Дети бея. Кто больше всех пакостил? Дети бея. А мать их баловала. Самые лучшие шубы, самые лучшие шапки, самые лучшие сапоги — все для них. А им все мало.

Подросли братья, бей послал их в кровавые набеги.

Несколько лет носились они по далеким краям, домой не возвращались. Только караваны с награбленным добром отцу посылали, отцовское сердце радовали.

Приехали, наконец, домой сыновья Топал-бея. Затрепетало все кругом в страхе. Темными ночами рыскали братья по деревням, врывались в дома поселян, уносили с собой все дорогое, уводили девушек. И ни одна из них не выходила живой из замка Топал-бея.

Однажды ехали братья с охоты через деревню Зюлейки, увидели ее, и решил каждый: моя будет!

— Молчи ты, кривоногий! — закричал один.

— Ну и что? — ответил второй. — Зато я на два крика раньше тебя родился.

Разъярились братья, кинулись, как звери, друг на друга. Да отошли вовремя. И сказал один другому: кто раньше схватит ее, того и будет.

Отправились оба в деревню девушки. Шли не так, как хороший человек ходит. Хороший человек идет — поет: пусть все люди о нем знают. А эти, как воры, ползли, чтоб никто не видел.

Пришли к хижине Зюлейки. Слышит девушка: в окно лезут. Она матери крикнула и в дверь выбежала. Ей бы по деревне бежать, а она по дороге бежит, и мать за нею.

Наконец устала Зюлейка, говорит матери:

— Ой, мама, боюсь. Нет спасения нам! Догонят.

— Беги, доченька, беги, родимая, не останавливайся.

Бежит Зюлейка, ноги совсем устали. А братья близко, вот они уже за спиной, оба схватили разом, с двух сторон тянут, рвут девушку. Закричала она:

— Не хочу быть в руках злого человека. Пусть лучше камнем на дороге лягу. И вам, проклятым, окаменеть за ваше зло.

И такую силу имело слово девушки, чистой души, что стала она в землю врастать, камнем становиться. И два брата возле нее легли обломками скал.

А мать за ними бежала, сердце в груди держала, чтоб не вырвалось. Подбежала, увидела, как Зюлейка и братья-звери в камень одеваются, сказала:

— Хочу всю жизнь на этот камень смотреть, дочку свою видеть.

И такую силу имело слово матери, что как упала она на землю, так и стала камнем.

Так и стоят они до сих пор в долине Качи.

А все сказанное — одна правда. Люди часто подходят к камням, прислушиваются. И тот, у кого сердце чистое, слышит, как мать плачет…

ЗОЛОТОЙ ПЛЯЖ

Золотой пляж находится западнее Ялты. Это одно из лучших мест для купания на Южном берегу Крыма. Пляж протянулся на 400 метров в длину и 70 метров в ширину, это естественное хранилище гальки. Одинаковая по размеру галька гладко вылизана прибоем. Рассказывают, что спрос на мелкую гальку некогда был велик и купцы получали немалые прибыли от её продажи. Отсюда и название пляжа — Золотой. Есть и другое объяснение названия пляжа. Во время турецкого владычества в Крыму местное население страдало от непосильных поборов и произвола чиновников. Об этом и рассказывает легенда.

У берегов неспокойного моря-великана, у гор, покрытых зелёной пеной трав, жили люди. Славился этот южный край волшебной красотой природы, несметными богатствами, но люди здесь жили бедно и были несчастны. Вот уже долгие годы они томились под гнетом турецких захватчиков.

Особенно много страданий подневольным доставлял правитель Ялты Амет-ага. Он грабил их, подвергал невыносимым пыткам, убивал. От стона страдальцев темнело море и дрожали в гневе горы.

Но близок, близок час расплаты над жестоким Амет-агою! С севера по степям Украины идёт большое войско, вооружённое мечами обоюдоострыми, фузеями воронеными, пушками литыми. То Россия-матушка послала в Таврию своих солдат русоголовых, чтобы они изгнали оттуда турок поганых.

Весть о приближении русских так ошарашила Амет-агу, словно на его голову большой камень свалился. Упал он на колени и, подняв руки к небу, стал молиться аллаху, взывая о помощи. Но небо равнодушно смотрело на него холодными звёздами, и суровые скалы, наклонившись над морем, зловеще молчали. А с Сивашей уже слышна была песня русских.

Тогда спохватился Амет-ага и стал собираться в дорогу. Утром к берегу моря, где стоял корабль, потянулась вереница рабов.

Целый день рабы носили на корабль награбленное богатство ненасытного Амет-аги — ковры узоров невиданных, сундуки с золотыми монетами, драгоценностями. Целый день на берегу были слышны окрики слуг и свист нагаек. И если какой-либо раб в изнеможении падал с тяжёлой ношей, над ним тотчас же заносился кинжал, и прибрежный песок обагрялся кровью невинной жертвы.

Вечером, одевшись желтыми парусами, корабль Амет-аги покинул опасный берег. А вслед ему неслись стоны и проклятия ограбленных, обездоленных людей.

Опасаясь людского гнева, Амет-ага торопился в открытое море, не подозревая, что его там ожидает. Он не видел, как небо нахмурило свои большие тучи-брови, как вспенилось, негодуя, море. Он понял всё только тогда, когда грянул гром и корабль, словно подбитую птицу, бросило с волны на волну, когда ветер запел в мачтах, предвещая беглецам гибель в морской пучине.

В оглушительном рёве волн не слышно было воплей утопающих. И когда молния разрезала чёрный покров неба и на миг осветила бушующее море, на его поверхности плавали лишь обломки корабля.

Ни жестокого Амет-аги, ни его алчной жены Ходжавы, ни многочисленных сундуков с драгоценностями как не бывало.

Прогнали русские турок из Крыма, освободили от вековечного ига живших там людей. Пришли однажды люди к морю и увидели: в лучах восходящего солнца песчаный берег блестел, будто его усеяли золотыми монетами.

— Смотрите, что это? — спрашивали люди друг друга. — Ведь раньше такого не было.

Из толпы вышел мудрый старик и ответил всем: — Да, действительно, раньше такого не было. Это море возвратило нам богатства, отнятые у нас Амет-агой. Море размельчило драгоценности на крохотные крупинки и пересыпало ими песок. Оттого он и блестит, как золотой.

С тех пор люди и называют этот берег не иначе, как Золотым пляжем.

СКАЛА ДИВА, МОНАХ И КОШКА

Зимой 1931 года во время сильного шторма верхняя часть скалы Монах была разрушена прибоем, и теперь от Монаха остались лишь бесформенные обломки. На вершину скалы Дива можно подняться по лестнице.

В те далекие времена Южный берег был покрыт дремучим лесом, но селения уже соединились узкими тропинками.

Среди безлюдных скал Симеиза поселился отшельник. Много страшного было занесено в книгу дней этого человека. Он долгие годы огнем и мечем, разорял города, жег селения, усеивая свой путь трупами беззащитных стариков, женщин и детей. Особенно много было на его совести девушек: их захватывал он и себе на утеху, и для продажи в неволю.

Ужасные видения долго мучили этого человека. Миновали годы. В конце концов, люди забыли прошлое отшельника. В народе прослыл он мудрым. Многое из своей жизни забыл и сам старик. И стал считать, что никаких преступлений не совершал, никакого раскаяния перед людьми испытывать не должен.

Дьявол и злой дух не могли спокойно относиться к незаслуженной славе старика. Ведь он был им сродни — грабитель и убийца. Им стало обидно.

Начали они искать какую-нибудь старую склонность в старике. И нашли… Обернулся дьявол кошкой. В ненастную ночь стал проситься в пещеру отшельника.

Сжалился старик, пустил кошку в тепло. И прижилась кошка в пещере. Но однажды разъярился старик, схватил кошку за хвост и вышвырнул из пещеры… Засмеялись дьявол и злой дух от удовольствия: заставили отшельника показать свою истинную душу.

Наступила очередь злого духа. Обернулся он красивой девушкой. И когда однажды старик закинул сеть в море, злой дух юркнул в нее. Вытащил отшельник сеть на берег, а в ней не рыба, а девушка. Вздохнула красавица, вскинула руки на плечи старика и крепко поцеловала его. Проснулось в отшельнике прошлое. Жадно привлек он красавицу к себе…

Опять засмеялись дьявол и злой дух. Но не стерпели добрые силы надругательства над тем, что свято для рода человеческого: над семейным очагом и чистой любовью. И в наказание превратили всех трех в камень…

И с той поры стоит у моря скала Дива, не спускает глаз с нее скала Монах, а за ними, словно сторожит их, гора Кошка.

ГОРА-КУЗНЕЦ

Демерджи (Кузнец) — однa из красивейших гор Крыма, расположена близ Алушты, хорошо видна с троллейбусной трассы. Высота горы 1.356 м. Сложена гора известняками и конгломератами. Миллионы лет назад на морском дне накапливались в разные периоды то известняковые иглы, то галька, песок, глина. Эти осадки уплотнялись, пропитывались минеральными солями и превращались в камень. После поднятия Демерджи из воды за дело взялись ветер, солнце, вода. Именно они создали тот силуэт, которым привлекает гора. Каменные истуканы, фантастические чудовища, сказочные птицы и звери — перед вами знаменитая Долина привидений. На южной оконечности высится скала, похожая своими очертаниями на женскую голову, хотя вблизи она напоминает скорее голову сфинкса.

Фунна (дымящаяся) — греческое название горы Демерджи.

Демерджи — самая красивая гора в Крыму. Сколько часов имеет день, столько раз меняется ее цвет. А на ее склонах, словно часовые, застыли огромные каменные изваяния. Веками стоят они неподвижно на своих постах, охраняя покой Демерджи. Кто они? Когда появились там? Об этом рассказывает легенда.

Однажды на крымскую землю хлынули орды кочевников. Как огненная лава, растекались они по степи, сжигая селения, убивая жителей.

Все дальше и дальше продвигались кочевники в глубь полуострова, пока не достигли гор. Возле высокой горы, вершина которой была окутана дымом, они остановились. Местные жители называли эту гору Фунной — Дымящейся.

— Лучший горн где найдешь? Тут будем ковать оружие, — сказал старший военачальник.

Он подозвал к себе одного из своих приближенных. Был тот высок, широкогруд, имел длинную черную бороду, глаза большие, красивые, а взгляд — страшный.

Сказал военачальник несколько слов чернобородому, тот кивнул головой и с отрядом спустился в селение. Отобрав самых сильных мужчин, он повел их на вершину Фунны. Там на самой вершине чернобородый устроил гигантскую кузницу. Целыми днями оттуда валил дым, плясало пламя, слышался звон железа и стук молотов.

С той поры у завоевателей появилось много оружия. И потому, что чернобородый обладал какой-то тайной силой, сталь с горы Фунны была такая крепкая, что рубила любую другую.

Пылавшее на горе пламя сушило землю. Иссякали родники, мелели речки, перестал родить виноград, чахли сады. Гибли от непосильного труда и голода люди.

Собрались старейшины нескольких деревень, чтобы обдумать, как потушить адскую кузницу. Самых уважаемых послали они к кузнецу — просить его уйти с горы. Долго их не было, и вдруг доставили с Фунны еще горячий кувшин с пеплом и остатками костей.

Хорошо поняли в селении, что хотел сказать им кузнец.

Тогда одна девушка — Марией звали ее — решила поговорить с властелином огня. Чуть заметными тропками, таясь от стражи, добралась она до кузницы. Мрачную картину увидела Мария. Под навесом клокотали огнем десятки горнов, гудели меха, искры разлетались яркими снопами. У наковален стояли полуголые люди, били молотами по раскаленному железу.

Мария подошла к чернобородому.

— Слушай меня, чужестранец, — сказала она, — уходи с горы, не губи наших людей.

Засмеялся кузнец.

— Нет, не уйду я. И тебя здесь оставлю. Ты будешь моей.

И он протянул руки к девушке. Оттолкнула она его с безумной силой. Упал он возле горна, опалил волосы, одежду. В неудержимой злобе схватил только что откованный кинжал — и пала Мария мертвой к его ногам.

Старая седая гора не выдержала такого злодейства. Дрогнула она от основания до вершины и еще сильнее задышала огнем. Разверзлась земля и поглотила кузницу вместе с людьми.

Когда потухло пламя, улеглись обломки скал, жители окрестных селений увидели необычайное зрелище: на склоне горы высились причудливые каменные изваяния. А на самой вершине появилась скала, очертаниями своими похожая на женскую голову. Она напоминала всем о девушке Марии — последней жертве жестокого кузнеца.

С тех пор успокоилась Фунна, не стало видно огня над ее вершиной, и люди назвали ее другим именем — Демерджи, что значит кузнец.


ЛЕГЕНДА О ЗОЛОТОЙ КОЛЫБЕЛИ

Крестовая гора расположена вблизи Алупки. Она окружена сосновым лесом, среди которого видны живописные нагромождения скал, упавших некогда с Ай-Петри. В древние времена здесь находилось таврское поселение и могильник. Гору опоясывает оборонительная стена циклопической кладки, ныне сильно разрушенная.

В очень давние времена, когда не создал еще Аллах великого прародителя всех людей Адама, изгнанника дженетта, на свете жили какие-то древние не то люди, не то духи по названию джинтайфасы.

Были разные джинны. Одни были правоверными, другие неправоверными, не признававшими единого Аллаха, создателя всех миров.

По эту сторону крымских гор, вдоль всего побережья жили аллаховы джинны. Они были верны заветам единого Аллаха и его пророка, произносили по правилам молитвы и пять раз в день восхваляли его премудрость. По ту сторону крымских гор, внутри страны, жили неправоверные джинны. Они не признавали заветов Аллаха, не творили его молитв и подчинялись врагу Аллаха — великому бесу Иблису, которого сделали своим богом и учение которого выполняли.

Аллаховы джинны, живя на побережье Крыма, сажали сады, разводили виноград, сеяли хлеб и просо, пряли лен. Иблисовы же джинны, живя в диких горных лесах, пасли стада на редких лугах, охотились на козлов и оленей, выжигали уголь.

Каждая группа джиннов имела своего властителя, своего хана. Не было согласия между джиннами Аллаха и джиннами Иблиса. Часто шли между ними войны и распри. Они отнимали друг у друга пашни, леса и пастбища, угоняли скот, не давали производить сельские работы. Из-за этих стычек зарождались кровавые военные походы, разорялись и сжигались деревни, много джиннов убивалось и уводилось в позорное рабство. Ненавидели аллаховы джинны иблисовых, а иблисовы — аллаховых. Ненавидели и их ханы друг друга и всегда были полны жаждой мести за прошлые обиды.

Но чаще побеждали иблисовы джинны, так как они были смелы, подвижны, жестоки, неустрашимы, выносливы, закаляясь на охоте и пасьбе скота, а джинны-земледельцы были робки, боялись уходить от своих хижин и пастбищ, плохо владели оружием, не привыкли к военным хитростям и жестокостям.

У хана иблисовых джиннов был сын-наследник, юноша редкой красоты, смелый, страстный и настойчивый. Не знал он еще любви, так как не было в стране иблисовых джиннов девушки, достойной такого витязя. И жадно прислушивался он к рассказам о чужих красавицах.

Был у ханского сына дядька-воспитатель, невольник хана, который когда-то маленьким мальчиком был украден иблисовыми джиннами у аллаховых в лесу, когда собирал кизил. Он вырос в неволе, отличался умом и многими доблестями, в старости получил поручение воспитывать ханского сына, научил его разному искусству и стрельбе из лука, и метанию из пращи, и прыганью, и бегу. Очень полюбил старый раб своего воспитанника и рассказал ему, как живут другие джинны, какие у них витязи и девушки. Часто виделся старик тайком с другими невольниками своего племени и знал через них обо всем, что происходило на его родине.

Рассказывал старый дядька воспитаннику своему, что у хана аллаховых джиннов на морском берегу Крыма есть молодая дочь, такая красавица, что только о ней и поют соловьи той страны и далеко за ее пределы разносят сладостную славу о ее несравненной прелести. Велел молодой сын хана привести к себе тайно тех невольников, которые видели принцессу, и расспрашивал их обо всем, из чего слагается ее дивная красота, — и о коже лица, похожей на лепесток розы, и о тонких стрелках бровей, и о глазах, горящих, как звезды, и о губах, манящих, как черешня, и о мягких пленительных волосах.

Много рассказали невольники пылкому юноше, и так ясно представилась ему несравненная красота дочери южнобережного хана, что загорелось у него неукротимое желание хотя бы посмотреть на никогда не виданную им красоту, хотя бы услышать из уст благоухающее слово и сказать ей. Глубокая страсть разгорелась в его мужественном сердце, все мысли его наполнились думой о прекрасной, никогда не виданной им соседке. Перестала радовать его и охота со сверстниками на оленей и козлов на Яйле в дремучих горных лесах, и состязания в меткости стрельбы из лука в летящую птицу, и скачки на диких горных конях, и военные игры с мечом, копьем и щитом, и охота за пленниками с длинным арканом, и веселые пирушки у отцовского очага, и рассказы его старых воинов о давних походах, боях, победах, сказки старух о славных царских сыновьях в далеких странах. Стал сын хана мрачен и молчалив, погрузился в думы, отказывался от еды и питья, не находил покоя, молчал, не смея проронить слова о своей преступной страсти к дочери врага, размышлял без сна по ночам и тосковал так, что пожелтел, иссох и стал похож разве на тень свою. Так далеко завела его скрытая от всех любовь.

Глубоко печалился старый хан, глядя на скорбную перемену в любимом сыне. Настойчиво допытывался он от него о причине его тоски, но юноша молчал, как могила. Призывал хан искусных колдунов, чтобы его излечить, но те не находили никакой болезни, и тщетны были все их заклинания от дурного глаза. Старался хан развеселить сына плясками невольниц, шутками придворных насмешников, воинскими забавами, зурнами и сантырами. Но ничто не помогало, принц оставался мрачен и угрюм, и не мог отец разгадать тайны его печали.

Призывал тогда старый хан к себе верховного жреца Иблиса и поручил ему во что бы то ни стало узнать причину скорби сына. Тот стал следить за каждым его шагом, словом и вздохом, но ничего не мог заметить. Наконец, когда в одну ночь юноша забылся краткой дремотой, верховный жрец подкрался к нему, приник ухом к его шевелящимся устам и услышал явственное: «О, Зехра, Зехра!» и слова великой любви и печали.

Долго гадал хан со своим жрецом, о ком шептали ночью уста юноши, но не могли никак догадаться. Долго спрашивали они повсюду, но не нашлось во всем ханстве ни одной девушки по имени Зехра. Стали они тогда призывать гадателей и гадать на имя «Зехра». И догадался один из колдунов и указал, что Зехра живет по ту сторону гор на берегу великого моря. Опросили они пленников из аллаховых джиннов и узнали всю правду.

В старом хане тревога сменилась страшным гневом. Измену увидел он в преступной страсти сына, измену отцу, племени и его древнему богу Иблису. Он запретил сыну даже и помышлять о проклятой иноплеменнице, осыпал ее имя страшной бранью, грозил юноше заключением и отцовским проклятием и установил за ним строгий надзор. Одно упоминание об иноверном соседе-хане и его племени приводило старика в свирепую ярость.

Но не таково было твердое сердце юноши-принца, чтобы можно было угрозами изгнать из него черты любимой. Видя неукротимость гнева своего отца, он про себя твердо решил бежать тайком из пределов власти грозного отца и пробраться во что бы то ни стало за горы в приморскую страну аллаховых джиннов, к мечте своего сердца, чтобы хоть единый раз взглянуть на свой кумир и исцелить душу свою единым взглядом ее прекрасных глаз.

Долго, долго размышлял печальный юноша, как ему выполнить свое решение, как обмануть отца и поставленный им надзор. Никто не мог ему помочь в его планах, кроме его старого преданного слуги, дядьки, который вырастил его с малолетства и душу свою готов был положить, чтобы исполнить желание воспитанника. Старик достал тайком платье чабана и в одну темную грозовую ночь положил свернутое из соломы чучело на ложе принца, а сам с переодетым юношей проскользнул мимо дворцовой стражи, прокрался глухими мрачными переулками к городской стене, отыскал ему одному известный подземный ход, ведший из старого разрушенного подвала под стеною наружу — в ближайший лес, в скрытую пещеру. Только здесь беглецы остановились на минуту, чтобы вздохнуть, но тотчас же осторожно скользнули дальше по глухим лесам, по скалам и пропастям, без дорог и тропинок, по дебрям, куда не ступала нога путника, и где только горные козлы прыгали со скалы на скалу, не боясь стрелы охотника, да мрачный барсук копошился в расселинах, щелкая орехи.

Так бежали они всю ночь все выше и выше в горы и к рассвету поднялись на самую Яйлу. Пустынна была Яйла, служившая границей между обоими ханствами, страшились показываться сюда джинны и с той и с другой стороны, но все же побоялись беглецы дневного света, спрятались в мрачной пещере и дождались вечера. В темноте второй ночи они осторожно прокрались по опасным скалам и провалам Яйлы и скользнули в леса южного склона. Пробираясь между сторожевыми постами аллаховых джиннов, между стоянками охотников и кошами чабанов, остерегаясь их свирепых собак, спустились беглецы наутро к прибрежным скалам.

Трудно было бежать из отеческого дворца и родного племени, трудно было пробраться незамеченными через непроходимые горные леса в чужую, вражескую страну, но самое трудное было проникнуть во дворец правоверного и увидеть его зорко оберегаемую красавицу-дочку. Долго искал случая и измышлял ханский сын способы воплотить свою мечту, — ничего не помогало. Его прогоняла стража, рвали сторожевые собаки, высокие ограды и крепкие запоры преграждали ему путь.

Решили, наконец, беглецы придумать хитрость, чтобы, во что бы то ни стало пробраться во дворец и выполнить горячее, непреклонное желание юноши. Стал принц вместе со своим старым слугой разучивать неведомые им до сих пор священные песнопения. Долго учили и выучили их большое число. Тогда переоделись они в платье странствующих нищих-дервишей и стали ежедневно приходить к воротам ханского дворца и распевать священные гимны, восхваляя премудрость Аллаха и его халифа на земле, великого хана правоверных джиннов.

Прекрасный могучий голос молодого дервиша, страстные настойчивые мольбы, выражавшиеся в звуках его песен, нашли, наконец, дорогу к уху красавицы-принцессы. Она стала в обычный час приближаться к воротам и в открытом месте слушать прекрасные гимны дервишей. Наконец, красавица Зехра начала упрашивать старого хана, своего отца, разрешить святым дервишам в священные дни приходить в ее дворцовую молельню и оглашать ее песнопениями. Старого хана также глубокого растрогало прекрасное пение дервишей, и он допустил священных странников во внутренние части дворца, уступая просьбам красавицы-дочки.

Тут-то, в священной тишине храма Аллаха, впервые увидел переодетый принц-дервиш ту, о ком столько бессонных ночей мечтала его душа. Долго не мог он прийти в себя от трепета и изумления, ибо все его мечтания были лишь бледной тенью той красоты, которую он теперь видел перед собою наяву, и не было границ его восторгу. Но и сама принцесса Зехра скоро заметила, слушая дивные гимны, что не только звучным голосом обладает молодой дервиш, но и прекрасным, мужественным, гордым лицом, светящимися, смелыми, пылкими глазами и могучим, гибким, стройным станом, проступающим из-под нищенских дервишских одежд.

Прошло немного времени, и все чаще пели дервиши свои песнопения для красавицы-принцессы в молельне. И уже не только искусство пения показывал молодой дервиш во дворце, он участвовал в состязаниях в стрельбе из лука, и в метании копья, и в борьбе, и в верховой езде, и никто из правоверных юношей не мог сравниться с ним мужеством, силой и меткостью. И заподозрила красавица Зехра и ее отец, правоверный хан, что не нищий дервиш входит в их дворец, а какой-то пришлый витязь, покинувший свою землю.

Прошли месяц за месяцем, и пришел день, когда два любящих сердца открылись в преданности друг другу. Не было предела их блаженству, когда старый отец красавицы не нашел слов отказа на их мольбы и согласился сочетать их браком. Принц торжественно принял веру своей возлюбленной, веру единого Аллаха, сбросил притворные одежды дервиша, явился в настоящем виде витязя, но не открыл своего действительного происхождения.

Счастлив был безмерно и старый хан, когда его дочь, прекрасная Зехра, наградила его золотокудрым внуком. Очарованный дед подарил ей фамильную колыбель, в которой по наследству с давних веков укачивались все наследные принцы ханского рода правоверных джиннов. Была колыбель сделана из чистого золота со слоновой костью, вся сверкала драгоценностями и мастерством работы, а при качании сама собою издавала нежные колыбельные песни. Стала красавица Зехра укачивать своего прелестного младенца в золотой поющей песни колыбели.

Тем временем слух о браке ханской дочери с каким-то пришлым витязем, принявшим ее веру, дошел до края иблисовых джиннов по ту сторону Крымских гор. Давно уже хан тщетно искал своего исчезнувшего сына и никак не мог обнаружить его следов. Он пытал и казнил стражу, не уберегшую его, он призывал гадателей, но ничего не мог узнать. Наконец он решил, что беглый сын погиб в горах и лесах и что лучше ему, беглецу, умереть такою смертью, чем попасть в сети своей возлюбленной, дочери ненавистного хана приверженцев Аллаха. И утешал этим хан свою отцовскую скорбь.

Когда же дошла молва о браке при дворе хана аллаховых джиннов и о рождении наследного младенца, страшное подозрение закралось в душу старика. Он послал лазутчиков в ненавистную вражескую страну, чтобы они посмотрели на пришлого витязя, мужа принцессы. Лазутчики принесли весть, что это действительно сын хана, бежавший из отцовского дома и принявший ненавистную веру Аллаха.

Безмерна была ярость старого хана против беглеца и изменника-сына, бросившего родной край, свое племя, отца и его ханский трон, предавшегося кровным врагам, сочетавшегося мерзким браком с дочерью злейшего недруга, породившего с нею змеиное отродье и совершившего самое страшное дело: изменившего вере отцов, служению Иблису. Великим гневом и местью закипело сердце старика, и решил он уничтожить и отступника-сына и проклятое гнездо врага, совратившего его своим чародейством, и всю страну ненавистных правоверных джиннов. Уничтожить так, чтобы покончить с ними навеки.

Созвал хан всех своих вельмож и жрецов на Диван, клялся перед ними именем великого Иблиса отомстить врагу и потопить его в крови и просил всех помочь ему в этом священном деле. Жрецы и вельможи, почуяв добычу, еще больше разожгли его гнев и обещали дать всех своих воинов. Собралось в горах огромное войско последователей Иблиса и, подстрекаемое жрецами, припоминая древние обиды, возбуждаемое гневным мстительным ханом, ринулось через горы на вражескую землю,

Семь лет и семь зим длилась страшная война. Кровь лилась рекой, земля дрожала под копытами лошадей, воздух наполнялся свистом стрел. Яростно нападали на селения прибрежных джиннов свирепые пришельцы из-за гор. Не трусами показали себя и аллаховы джинны. Они выставили храброе войско и мужественно защищали свою землю и веру, свои хижины, жен, детей и стариков. Сам старый правоверный хан собирал отряды и направлял их навстречу врагам. Его мужественный зять стоял во главе войска, защищавшего его новую родину. Его видели в первых рядах, в самых опасных местах; как лев, бросался он вперед, увлекая за собою аллаховых воинов, и стремительно поражал приверженные Иблису войска своего отца, своих единоплеменников, бесстрашно защищая от них свою любовь, свою красавицу и своего сына. И его оружие сопровождала победа.

Но не везде и не всегда мог быть в первых рядах храбрый, бесстрашный предводитель, не все его воины были так же крепки сердцем, как он. Пока он побеждал в одном месте, — в других слабели его войска под напором разъяренных горцев и терпели поражения. Так случилось, что он отважно бросился с отборным отрядом на врагов, врезался в их ряды, сея вокруг себя ужас и смерть, проник далеко вглубь их войска, стараясь достигнуть отцовского стана, и не осмеливались враги приближаться под удары его стремительного меча. В это время в других местах поколебались и были обращены в бегство его отряды, сомкнулись за его спиной ряды врагов, и он с неустрашимой горстью храбрецов оказался окруженным и отрезанным в опасной горной теснине. С беззаветной храбростью защищался отряд, много врагов полегло к его ногам, но прибывали все новые и новые толпы, тучи стрел сыпались с соседних скал, огромные камни скатывались в теснину, и, наконец, метко пущенный чьей-то скрытой рукой камень из пращи попал отважному предводителю прямо в висок и поверг его мертвым на землю. То был камень из пращи его гневного и мстительного отца-хана. Лишенный любимого вождя, недолго мог сопротивляться весь отряд и был уничтожен до одного человека. Рядом с убитым витязем легло и изрубленное тело его воспитателя, старого раба.

Страх и ужас напал на всю землю аллаховых джиннов. Уже никто не думал о сопротивлении, думали лишь о бегстве и спасении. Ожесточенные воины приверженцев Иблиса хлынули безудержным потоком в беззащитную страну, жгли, грабили, убивали все, что попадалось на пути, камня на камне не оставляли от былых деревень, городов и храмов, в мрачную пустыню превратили цветущий Южный берег Крыма. Счастливым мог почитать себя тот, кто был уведен в тяжкое рабство: он сохранял, по крайней мере, свою жизнь. Остальные были до одного все перебиты.

Куда было спасаться? Не было аллаховых кораблей на морском просторе, крепости на горных скалах были уже разрушены врагами, а все пути и тропы из их прибрежной страны вели через горы в страну ненавистных врагов, иблисовых джиннов. Не было никому спасения.

Старый хан аллаховых джиннов долго защищался с дочерью и внуком в своем дворце, где ныне находится Алупка. Долго не могли взять его враги и придумали способ, чтобы уничтожить его совершенно. С самой горы Ай-Петри стали они сваливать огромные обломки скал; те со страшным грохотом и неудержимой силой катились вниз и падали прямо на дворец, разбивая его в осколки и щепки. Столько этих страшных скал посбрасывали враги, что и следа не осталось от ханского дворца, а на его месте образовалась огромная груда горных обломков, нагроможденных друг на друга в мрачном хаосе.

Старый хан, убитый горем и охваченный глубоким отчаянием, видя неминуемую гибель дворца, когда первые камни ринулись с Ай-Петри, бросился спасаться через последнее убежище — через потайной подземный ход, который вел из дворца в Алупке вверх в горы, в крепость Исар на горе, называемой теперь Крестовой. Он устремился по подземному ходу, увлекая за собой рыдавшую дочь, прекрасную Зехру, и маленького внука. Из всех своих былых богатств и сокровищ они захватили с собой только одну, самую дорогую драгоценность — золотую поющую колыбель.

С великим трудом, и мукой поднялись они по мрачному длинному подземному ходу в крепость. Там вверху был выход в скрытую таинственную пещеру в расселине. Когда они подошли к нему, то с ужасом и отчаянием увидели, что их грозная крепость уже взята и разрушена врагами, что и на нее свалились могучие обломки скал с Ай-Петри и что расселина с пещерой завалены так, что выхода из них нет совсем.

Не могли их здесь найти свирепые враги, не могли их ни убить, ни увести в позорное рабство. Но могли ли они здесь найти спасение? Кругом лежала опустошенная разрушенная страна, наполненная трупами, среди которых рыскали озверевшие враги. Никто не мог их спасти, открыв выход из пещеры. Без всякой помощи и поддержки несчастные, претерпев страшные страдания, умерли с голоду у выхода из подземного хода.

Перед смертью старик-хан произнес над золотой колыбелью грозное заклинание, от которого она стала невидимой.

Предание говорит, что золотая колыбель эта еще и ныне хранится в мрачной пещере горы Исар.

Только иногда, во время сильной бури, когда вихрь проникает в заколдованное таинственное подземелье и раскачивает колыбель, она тихонько поет заунывную колыбельную песню.

Многие, очень многие с давних пор старались как-нибудь достать золотую колыбель в пещере на Крестовой горе, но всегда безуспешно. Многие поплатились жизнью за свои дерзкие попытки, срываясь со скал, другие, спасши свою жизнь, возвращались перепуганные, полубезумные, с искривленным навеки ртом, руками или ногами. Очень крепко была заколдована старым ханом золотая колыбель. Никому не дается она в руки, если тот не имеет нужного талисмана.

А талисман может открыться только тому, в ком горит такая же могучая беззаветная любовь, какую носил в себе отважный сын хана иблисовых джиннов, павший от руки собственного отца.

О КОЛЫБЕЛИ, СПРЯТАННОЙ НА ГОРЕ БАСМАН

Когда-то в Крыму существовали два сильных княжества. Одно из них именовалось генуэзским и расположено было на побережье, другое находилось в горах и потому называлось горским.

Княжества эти вели между собой беспрерывную войну. Генуэзцы угоняли стада горцев и разоряли селения. Горцы в ответ нападали на генуэзские крепости. Такое положение не могло длиться бесконечно, надо было решить споры. Но как? Вопрос этот враждующие князья задали своим советникам. Некоторое время спустя генуэзский посол явился со свитой к горскому князю и предложил вечную дружбу. И если горцы действительно искренне желают дружбы, то пусть выдадут генуэзцам золотую колыбель — священную реликвию горского народа, которая изображена на его знамени.

— Мы требуем этого только потому, — сказал генуэзец, —. что знаем, как высоко цените вы колыбель. Передайте ее нам — и мы убедимся, что вы дорожите миром больше всего на свете.

Услышав это требование, горский князь обнажил саблю и ответил:

— Твои слова так оскорбительны, что я готов тебя убить. Неужели ты не знаешь, что в этой колыбели вскормлены все мы и что у нее клялись в верности своему народу наши предки?

Посол генуэзцев настаивал на своем и добавил:

— Мы жаждем согласия с вами и готовы тоже дать вам в залог самое дорогое, что имеем.

Вождь горского народа немедленно собрал своих советников, рассказал о предложении генуэзцев. Долго думали горские советники. Они ни за что не хотели расстаться со святыней своего народа, ибо это значило, что они добровольно согласны лишить себя своего имени, свободы и независимости.

— Надо попросить у генуэзцев ту бумагу, по которой они владеют землей в Крыму, — решил совет горцев. — Нечего думать, что они на это согласятся. А тогда начнем переговоры о мире на иных условиях.

Генуэзскому послу передали ответ горского князя. Посол молча повернулся и со своей свитой отправился на побережье. Прошла еще неделя, и от генуэзского князя явился новый гонец.

— Возьмите у нас все, что угодно, — говорил он, — но только не эту бумагу.

— А что же дороже ее есть у вас? Ведь осмелились же вы говорить с нами о нашей святыне!

— Мы — это другое дело, — сказал посол. — Вы известны, как народ гордый, неустрашимый, и вас можно заставить помириться в нами, только отняв вашу святыню.

— Спасибо за доброе слово! — усмехнулся горский князь. — Но почему вы держитесь за клочок бумаги? Что он вам дает?

— А какие же права на землю останутся у нас, если мы лишимся этой бумаги?

— Не договоримся мы, наверное, — сказал князь.

— Смотри, не озлоби нас. Мы силой заберем вашу святыню, раз вы сами не хотите отдать ее нам.

— Ты угрожаешь, — ответил горец, — но легче говорить, чем сделать. Народ наш не боится никого и скорее весь до последнего ляжет в битве, чем продаст свою честь!

— Другого ответа я не дождусь?

— Нет!

Разгорелась новая война между генуэзцами и горцами. Редели ряды славных защитников знамени с изображением золотой колыбели, княжеству грозила гибель. Генуэзцы требовали золотую колыбель, обещая прекратить войну. Тогда горский князь собрал народ и спросил, не лучше ли согласиться с такими условиями.

— Мы не хотим этого! — закричали воины. — Не допустим позора, пока жив хоть один из нас!

— Друзья мои! — сказал князь. — Пока цела наша святыня, народ живет, хотя бы осталась от него только горстка людей. Поэтому я спрячу святыню так, чтобы ее не нашел никто из врагов. И наложу на нее заклятие, чтобы далась она в руки только тем, кто приблизится к ней с чистыми побуждениями...

Сказав это, князь с небольшой группой близких людей направился к пещере на горе Басман, близ Биюк-Узенбаша. Только им одним известными тропами они добрались до нее. Воины внесли золотую колыбель в глубь извилистой пещеры и оставили князя одного. Став на колени, он тихо произнес:

— Могучие духи! Я и народ мой вверяем вам самое дорогое, чем мы обладаем. Его хотят отнять алчные соседи — генуэзцы, чтобы лишить нас имени, чести и свободы. Горские воины бьются с ними сейчас не на жизнь, а на смерть. Если они не сумеют одолеть жестокого врага и погибнут, прошу вас: примите под свою охрану нашу святыню и сохраните ее для грядущих поколений.

— Так будет! — раздалось в мрачной пустоте пещеры.

— Заклинаю вас покарать того, кто захочет взять эту колыбель ради порабощения другого народа или ради какого-нибудь иного злого умысла.

— Так будет! — опять донеслось из мрачной пустоты.

— Могучие духи! Я прошу вас открыть место, где хранится колыбель нашего народа, тем людям, которые будут искать ее для возрождения моего народа, его славного имени, его непокорного духа. И помогите мне в битве за жизнь моей семьи, жен и детей моих воинов, за нашу землю, горы, за наши поля и жилища!

В этот момент перед князем появился старец в белой одежде и сказал ему:

— Не отчаивайся! Тяжелые дни переживает твой народ, но наступят для него и лучшие времена. Это будет не скоро, немало горя испытает он. Однако, смотря вдаль, я вижу его возрожденные поля, шумные города, счастливых людей. Не отчаивайся, если даже потерпишь поражение...

— А что будет с генуэзцами, нашими врагами?

— Судьба их несчастна, как и всех захватчиков. Они навсегда исчезнут с этой земли.

Старец медленно ушел в глубину пещеры, а князь выбрался из нее и поспешил к своим воинам.

Долго еще длилась война между двумя народами. И каких бы побед ни достигали генуэзцы, они не добивались своего, не могли захватить золотой колыбели.

Ушли последние отряды горцев с родной земли, уступили злобной силе. Но и ряды их врагов ослабли. И когда неожиданно орды новых захватчиков нагрянули на генуэзцев, они с позором бежали, чтобы никогда больше не появляться на крымской земле. А бумагу, которая давала им право владеть ею, унес ветер в далекое море, и исчезла она навеки.

Столетие за столетием кипели битвы за горскую землю, а в пещере на горе Басман хранилась чудесная золотая колыбель. Много смельчаков пыталось завладеть ею, но им не удавалось добраться до нее. Они возвращались изуродованные, с помутившимся разумом.

Однако наступило время, и раскрыли горы свои богатства.

Живущий сегодня в Крыму народ добыл эту колыбель. В его сердце — беззаветная любовь к родине, как у горцев, на знамени которых была когда-то изображена золотая колыбель.