Скачать .docx  

Реферат: В.М.Головнин: История и современность

СЕВЕРНЫЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ГОЛОВНИН: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

Филологический факультет

Специальность японский язык

Группа Я-71

Выполнила Скряга Е.Н.

Принял Василёв А.К.

МАГАДАН

2000

ОГЛАВЛЕНИЕ

I Япония и иностранные державы на Дальнем Востоке в конце 18 – начале 19 в.

II История

1. Краткая биография В.М Головнина.

2. Путешествие на шлюпе «Диана», исследование Курильских островов.

3. В плену у Японцев.

4. Заметки о японском государстве, народе.

Ш Современность

Длительная изоляция Японии от внешнего мира никогда не была полной регулярная, хотя и строго регламентированные сёгунатом связи поддерживались с голландскими и китайскими купцами. Торговля полностью монополизировалась чиновниками бакуфу. В то же время сёгунский дом и императорское окружение регулярно отправляли снабжённые особыми разрешениями на плавание за пределами страны корабли для торговли в странах Юго-Восточной Азии. Сёгунат через самураев, изучавших язык иностранцев, а с 50-х годов 19 в. через штат чиновников, знавших голландский язык и переводивших материалы, книги, которые регулярно привозили голландские корабли, получал сведения о западном мире.

С начала 18 в. в Японию доходят сведения о выходе соседней России на берега Тихого океана и её активной деятельности по освоению этого района.

Первое десятилетия 17 в., когда Япония вступила в полосу длительной изоляции и её жителям было запрещено совершать далёкие плавания, стали как раз временем, когда русские в процессе присоединения Восточной Сибири к российским владениям вышли к Охотскому морю. Походы Ермака, Пояркова, Москвитина, Дежнёва, Атласова, Хабарова, мореплавания на Тихом океане привели ко многим открытиям. На русских картах 17 в. были нанесены Татарский пролив и отмечено островное (а не полуостровное, как считалось ранее) положение Сахалина в 1697 г. после похода Атласова к России была присоединена Камчатка, и в первой четверти 18 в. началось обследование Шантарских (открытых в 1645 г ), Караганского, и Курильских островов . Большая часть Курильских гряды была картографирована в результате нескольких экспедиций, возглавленных русскими исследователями – И.П. Козеревским, Ф.Ф. Лужиным и др. Результаты обследования содержали также описание айнского населения Курил, а также сведения о Японии. В ходе обследования северо-западной части Тихого океана русские мореплаватели в 1732 г. высадились на Американском континенте; продолжались также поиски путей в Японию. В июне 1739 г. экспедиция М. Шпанберга и В. Вальтона впервые подошла к Северо-восточному побережью о. Хонсю и затем высадилась на Восточном побережье о. Эдзо (Хоккайдо).

Несмотря на дружественные контакты с местным населением, экспедициям установить торговые отношения с Японией не удалось. Бакуфу подтвердило своё неуклонное следование политике изоляции выпуском новой инструкции о насильственным мерах в отношении иностранных кораблей (1739 г.) Экономическое развитие дальневосточных владений России, их хозяйственная деятельность содействовали продолжению исследований Охотского моря и северо-западной части Тихоокеанского бассейна. В 1742 г. А. Шельтинг уточнил островное положение Сахалина, который был изображён островом в составленной в 1745 г. первой научной карте Восточной Азии, вошедшей в «Академический атлас России». Приоритет открытия и изучения Сахалина и Курильских островов принадлежит русским исследователям, с первой половины 17 в. осуществлявшим планомерное, систематическое их обследование и заселение. Во второй половине 18 в. русские поселения существовали о-вах Парамушир, Шуншу, Симушир, Уруп и Итуруп.

Созданная в 1799 г. Российско-Американская торговая компания унаследовала от действовавшей ранее компании купцов Шелехова и Голикова обширные обследованные территории, где были русские поселения (Курильские о-ва, Сахалин, Алеутские о-ва, Западное побережье Северной Америки от Аляски до Калифорнии).

Попытки исследования о-вов Южно – Курильской гряды со стороны Японии относится к значительно более позднему периоду (80-ые г. 18 в.) и выглядят на фоне русских исследований 17-18 вв. единичными. Но, высаживаясь в конце 18 – начале 19 вв. на Курильских о-вах, японцы ломали пограничные знаки, вытесняли русских поселенцев применяя угрозу и силу.

Русское правительство стремилось наладить контакты с тихоокеанским соседом. В 1792 – 93 гг. с целью установления с Японией официальных торговых отношений была отправлена экспедиция А. Лаксмана. Хотя пребывание русских было ограничено о. Эдзо, Лаксман был принят как официальный представитель и получил письменное разрешение на прибытие в Нагасаки одного русского корабля в год. Это было значительным успехом – впервые за все годы «закрытия» страны русские получили права, одинаковые с голландцами, монополизировавшими торговлю с Японией. Однако русское правительство в течение 12 лет не воспользовалось разрешением на торговлю. Прибывшему в Нагасаки осенью 1804 года посольству Н.П. Резанова (вместе с первой русской кругосветной экспедицией Крузенштерна) было отказано даже в переговорах. Неудача постигла и последующие русские экспедиции 1806-1807 гг.

Причиной этого являлась правительственная политика в отношении иностранцев. Кроме того, усилились агрессивные действия японских чиновников и купцов, захвативших в эти годы рыболовные участки на Кунашири и превративших остров в базу постоянных набегов на русские поселения на Южно – Курильских о-вах. Местное айнское население было обложено налогами, сбор которых проводился японцами с особой жестокостью и не раз приводил к столкновениям между туземцами и купцами. В 1789 г. вспыхнуло восстание айнов на Кунашире, было убито более 70 японцев, сопротивление местного населения удалось подавить лишь благодаря военной помощи феодального княжества Мацумаэ, отправившего на Кунашир 30 судов.

Осенью 1806 года с целью обследования и укрепления русских поселений на Курилах и Сахалине, а так же снабжение их продовольствием была отправлена экспедиция лейтенанта Н.А. Хвостова и мичмана Г.И. Давыдова. Они пытались восстановить пограничные знаки на островах, освободить айнов от японской кабальной зависимости. Это привело к конфликту с японцами. За самовольное нарушение правительственных инструкций о сугубо мирном развитии взаимоотношений с тихоокеанским соседом против Хвостова и Давыдова было возбуждено следствие комиссией военного суда. В качестве наказания им аннулировали награды за проявленные в войне со Швецией храбрость и мужество.

Неудачной была и экспедиция капитана-лейтенанта В. М. Головнина с целью обследования Шантарских и Курильских островов. 11 июля 1811 г. на Южном побережье Кунашира он с группой русских моряков был вероломно захвачен японцами и пробыл в японском плену на о-ве Здзо более двух лет.

Трудно найти в истории другого мореплавателя, который мог бы сравниться с В.М. Головниным по широте своего образования и многогранности деятельности. Он был мореплавателем и учёным, историком и географом, экономистом и лингвистом, кораблестроителем и навигатором, этнографом и теоретиком военного морского флота, философом и литератором, государственным и общественным деятелем. Для него были характерны трезвый аналитический ум, глубокое проникновение в сущность явлений, целеустремлённость и несгибаемость воли в достижении поставленной цели.

В.М. Головнин родился 8.04.1776 г. в не богатой дворянской семье в д. Гулынки Пронского уезда Рязанской губернии. Происходил из старинного дворянского рода, ведущего своё начало с 17 в. В роду Головнина бережно хранились реликвии о боевых подвигах предков, и ими очень гордились. Это повлияло на определение жизненного пути В.М. Головнина. В 1788 поступил в Морской кадетский корпус, находившийся в Петербурге. В мае 1790 года Головнин, произведённый в гардемарины, назначается на линейный корабль «Не тронь меня». Своё первое боевое крещение получил в этом же году во время войны России со Швецией. В 1792 г. он должен был закончить морской корпус, но к этому времени ему ещё не исполнилось 17 лет, и поэтому «за малолетством» его оставили в корпусе ещё на один год. Это сыграло в жизни будущего мореплавателя важную роль: он полностью отдался изучению гуманитарных наук и иностранных языков. После окончания Морского кадетского корпуса он добился назначения на военный транспорт, отправлявшийся в Стокгольм с русским послом С.П. Румянцевым. В 1798 году его назначили флаг-офицером на эскадру вице-адмирала М.К. Макарова, где он в том числе исполнял и обязанности адъютанта и переводчика.

Головнин блистательно исполнял свои обязанности на кораблях, проявляя находчивость и сообразительность. В апреле 1799 года он был произведён в лейтенанты. За это время значительно расширился его кругозор, молодой офицер обогатился знаниями разговорного английского языка, опытом ведения дипломатических переговоров. В 1802 году, когда потребовалось послать 12 лучших офицеров на английский флот для морской практики, в их числе оказался и В.М. Головнин. Когда он отправился в Англию, ему уже исполнилось 26 лет, за его плечами – опыт плавания на разных кораблях и в разных должностях. В 1805 году отправился в Вест – Индию. В этом плавании получил новые яркие впечатления и расширил свой географический кругозор.

За время службы на английском флоте Головнин обогатил свои познания в различных областях. И когда через несколько лет ему довелось руководить экспедицией, приобретённый опыт и познания очень пригодились.

Русское правительство решило направить шлюп «Диана» в кругосветную экспедицию, главной целью которой были географические открытия в северной части Тихого океана, преимущественно в пределах России. Ему было также поручено доставить разные материалы в Охотск. Началь­ником кругосветной экспедиции назначили Головнина, хотя он был тогда всего-навсего лейте­нантом. В истории русского флота не отмечено такого факта, чтобы лейтенанту доверили коман­дование кораблем, коль «скоро надлежало плыть далее пределов Балтийского моря. Однако ж по уважению к опытности и познаниям Головнина морское министерство отступило от этого обще­го правила»,- писал Ф. Врангель.

Адмиралтейский департамент снабдил Голов­нина специальной инструкцией, излагавшей ос­новные методы научных исследований. Эта ин­струкция предписывала командиру «Дианы» делать подробные описания земель и островов, не отмеченных на карте, определять их коорди­наты, производить тщательные промеры и т. п. При плавании в районе дальне­восточных владений России предлагалось опре­делить возможность постоянного судоходства и собрать сведения о климате и экономике тех мест, «кои пристанищем служить могут». Нако­нец инструкция обязывала собирать сведения, касающиеся военно-морского искусства посещае­мых стран. При этом подчеркивалось, что инте­рес могут представлять не только данные, имею­щие непосредственное отношение к морскому искусству, но и все новое, полезное, любопытное, служащее к распространению «познаний чело­веческих во всех частях».

В связи со всеми этими указаниями Адмирал­тейский департамент обращал особое внимание: на тщательное ведение журнала. «Польза всяко­го путешествия, - говорилось в инструкции, - состоит в замечании всего, что случится видеть нового и полезного. Для таковых замечаний должны вы вести журнал путешествия вашего».

Таким образом, перед экипажем «Дианы» были поставлены серьезные задачи.

Несмотря на молодость и сравнительно не­большой опыт, В. М. Головнин, как начальник экспедиции, проявил удивительную предусмот­рительность. Он неустанно следил за снаряже­нием и оснащением «Дианы», под его руковод­ством русские мастера обычный транспорт-лесо­воз превратили в шлюп — небольшой трехмач­товый парусный корабль.

Большое внимание начальник экспедиции об­ратил на изучение навигационных характери­стик различных морей и океанов, портов и гава­ней, бухт и заливов, лежащих на пути намечен­ного маршрута. Корабль был оснащен всеми до­ступными для того времени инструментами и приборами для навигационных и астрономиче­ских наблюдений, для проведения различных исследований. Не забыл командир и о корабель­ной библиотеке, которую составили из трудов мо­реплавателей, лоций и «лексиконов» — англий­ского, французского и голландского словарей.

Первостепенное значение Головнин придавал обеспечению путешествия наиболее точными кар­тами, хотя вместе с тем говорил, что к ним нужно относиться критически. «При выборе морских карт, - писал он, - надобно быть от­менно осторожным, а особливо в Англии, не должно верить надписям: вернейшая, точней­шая, новейшая... Самые несправедливые, наполненные величайшими, непростительными погреш­ностями карты с такими надписями продаются в Лондоне, которых все достоинство состоит только в одной гравировке».

Заботясь о добротном оснащении экспедиции, Головнин великолепно понимал, что судьба ее в конечном счете будет решена людьми — офи­церами и матросами. Экипаж корабля, состояв­ший из пятидесяти пяти матросов, семи офице­ров и трех гардемаринов, был подобран самим командиром. Помощником капитана был назна­чен высокообразованный и хорошо подготовлен­ный во всех отношениях храбрый лейтенант П. И. Рикорд, с которым Головнина связывали узы сердечной дружбы со времени их совмест­ной учебы в морском корпусе.

Штурманская часть была возложена на способного и знающего свое дело офицера А. И. Хлебникова. Экипаж хорошо осознавал огромное значение экспедиции и свой долг пе­ред родиной.

Были заготовлены продовольствие, медика­менты, комплекты обмундирования с учетом климатических условий в различных широтах Мирового океана. Головнин использовал опыт и советы И. Ф. Крузенштерна, который во вре­мя первого русского кругосветного путешествия не потерял ни одного человека. Это было уни­кальным явлением в истории мореплавания.

Но вот закончены все приготовления, и 25 июля 1807 г. «Диана» снялась с якоря, тепло провожаемая военными моряками и жителями Кронштадта.

Сразу же после выхода из Кронштадта «Диа­ну» встретила ненастная погода: порывистый ве­тер и шторм. Шлюп успешно выдержал испыта­ние - ни такелаж, ни паруса его не пострадали. Высокую подготовленность и выносливость про­явили матросы: «сей случай мне показал, что матросы наши весьма проворны и исправны в своем ремесле»,- отмечал Головнин. За добро­совестное и ревностное выполнение своих слу­жебных обязанностей все нижние чины получи­ли денежное вознаграждение. Борьба со штормом в начале плавания укрепила сплоченность офице­ров и матросов «Дианы». Василий Михайлович не сомневался, что с такими моряками будут преодолены любые трудности дальнего похода.

Утром 7 августа «Диана» бросила якорь на рейде Копенгагена. Русских моряков удивило Множество английских военных кораблей, стоя­щих перед столицей Дании. Выяснилось, что англичане требовали передать им весь датский флот из опасения, как бы Наполеон не исполь­зовал его в своих целях. Однако Дания, стре­мившаяся сохранить нейтралитет, отвергла это требование. Тогда англичане без объявления войны вероломно напали на Копенгаген. Дат­ское правительство покинуло столицу, но пат­риоты решили дать отпор иноземным захватчи­кам. Решимость датского народа отстоять свою независимость и его борьба против превосходя­щих сил вызвали восхищение Головнина и всех его офицеров и матросов. Командир «Дианы» понимал, что и без того сложная международная обстановка быстро ухудшается, что на пути корабля возникнет не­мало препятствий. 1, 6 сентября, на сорок пятые сутки, «Диана» вошла в Портсмут, где предстояло закупить свежий провиант, водку, ром и свинец. По догово­ренности с английским правительством Торго­вый департамент был обязан снабдить «Диану» всем необходимым. Но к этому времени русско-английские противоречия обострились. Дипло­матические отношения между Россией и Англией были прерваны в связи с тем, что русское прави­тельство присоединилось в соответствии с усло­виями Тильзитского договора к континенталь­ной блокаде. Английские таможенные чиновни­ки чинили всевозможные препятствия русским в приобретении предметов первой необходимо­сти и продовольствия, в частности, рома, кото­рый использовался тогда в качестве противо­цинготного напитка.

В этой обстановке командир «Дианы» про­явил изумительную гибкость и осторожность. Предвидя неизбежность войны между Россией и Англией, Головнин, чтобы обезопасить судно от захвата в качестве военного трофея, выхло­потал у английского правительства паспорт, удо­стоверявший, что «Диана» предпринимает пла­вание с научными целями. Было также дано разрешение на беспошлинный отпуск напитков, хотя таможенные чиновники все же попытались и после этого чинить всякие препятствия. «Все путешественники,— пишет Головнин,— до оного бывшие в Англии, все купцы, как подданные британской короне, так и иностранные, знают, что подлее, бесчестнее, наглее, корыстолюбивее и бесчеловечнее английских таможенных служи­телей нету класса в целом свете».

После двухмесячной стоянки в Портсмуте «Диана» 1 ноября покинула порт и взяла курс к восточному берегу Южной Америки. Головнин ввел разумную экономию в расходовании продо­вольствия и разработал меню с учетом климатических условий в различных районах Миро­вого океана, через которые проходила «Диана». Во время стоянки в гаванях матросы получали свежее мясо, овощи, фрукты. Зная, что пиво хорошо предохраняет от цинги, Головнин сделал большие запасы этого напитка. На корабле под­держивался образцовый порядок, чистота. Офи­церы внимательно следили за состоянием здо­ровья матросов, их питанием, соблюдением ре­жима дня. Благодаря принятым мерам на шлюпе в течение всего плавания почти никто не болел.

9 января 1808 г. «Диана» бросила якорь у бе­регов Бразилии в большой гавани острова Санта-Катарина (Св. Екатерины). Здесь за время десятидневной стоянки экипаж пополнил запасы свежей провизии и пресной воды. Пока произво­дился ремонт шлюпа и грузилось продовольст­вие, были сделаны астрономические наблюдения, определены географические координаты острова, подробно описаны гавань и укрепления крепости, определены глубины рейда. «Сей порт, - писал Головнин, - есть один из самых безопаснейших в целом свете; он способен вместить величай­ший военный и торговый флот». Однако укреп­ления бразильского порта, принадлежавшего, как и вся Бразилия, португальцам, находились в самом запущенном состоянии. Солдаты гарни­зона были плохо одеты, ружья у часовых покры­ты ржавчиной.

Покинув остров Санта-Катарину 26 января, «Диана» миновала устье реки Ла-Платы, а 12 февраля обогнула мыс Горн и вступила в воды Тихого океана. Здесь мореплавателей встретил сильный шторм. Вода стала проникать внутрь корабля. Более двух недель команда «Дианы» мужественно боролась с разбушевав­шейся стихией. Матросы выбились из сил, у многих появились признаки цинги. Пробиться в Тихий океан было очень трудно.

В. М. Головнин, зная, что в высоких широтах Атлантического океана в это время господству­ют западные ветры, с которыми «Диана» успеш­но могла бы дойти до мыса Доброй Надежды, решил изменить ранее намеченный курс.

27 февраля «Диана» прошла мимо островов Тристан-да-Акунья, а на рассвете 18 апреля русские моряки увидели берега мыса Доброй Надежды. Через два дня шлюп вошел в Сай-монстаун, принадлежавший англичанам. Несмот­ря на то что «Диана» имела специальное разре­шение английского правительства, командующий английской эскадрой вице-адмирал Барти, объ­явив В. М. Головнину о войне, начавшейся меж­ду Россией и Англией, задержал русский ко­рабль до получения соответствующего распоря­жения из Англии.

Василий Михайлович все же сумел использо­вать более чем годовое пребывание у мыса Доб­рой Надежды для описания этих мест. Основы­ваясь на литературных источниках и личных на­блюдениях, он дает всестороннюю географиче­скую характеристику этого района, занятий и быта населения, условий мореплавания и стоянки судов.

Запасы продовольствия на «Диане» подходили к концу, а адмирал Барти отказался снабдить русских провизией. Он предложил Головнину выслать матросов для работы на английских кораблях, за что обещал кормить русских моря­ков. Головнин отверг требования английского адмирала, унижающие русского человека.

«Когда я уверился, - пишет он, - что по сему делу между англичанами и мною справедливость на моей стороне, тогда я решился, не теряя пер­вого удобного случая, извлечь порученную мне команду из угрожавшей нам крайности» — то есть самовольно уйти из залива.

Выполнение этого решения было сопряжено с огромными трудностями и опасностями. «Диа­на» стояла в глубине залива около английского адмиральского корабля «Прозерпина» и была окружена другими судами. Необходимо было выждать благоприятный случай.

Готовясь к рискованному предприятию, В. М. Головнин занялся изучением направления вет­ров у берегов и в открытом океане; для этой цели он неоднократно выходил на шлюпке в море. На основании многочисленных опытов он установил, что если в заливе Фолс-Бей, где сто­яла «Диана», дует северо-западный или запад­ный ветер при ясной или облачной, но сухой погоде, то в открытом океане в это же время бывают ветры юго-западного, южного или даже юго-восточного румбов. На основании этого Го­ловнину удалось точно определить момент для осуществления своего смелого замысла.

16 мая подул сильный северо-западный ветер, а с наступлением сумерек налетел шквал, стало совсем пасмурно. Корабли английской эскадры к этому времени не были готовы к выходу в море. Капитан «Дианы» велел поставить штор­мовые паруса, шлюп снялся с якоря. Тотчас же со стоявшего недалеко английского судна дали знать на вице-адмиральский корабль о действи­ях русских, но «Диана» уже успела выйти в от­крытое море и взяла курс на Камчатку. «Таким образом кончилось наше задержание, или, лучше сказать, наш арест на мысе Доброй Надежды, продолжавшийся один год и 25 дней»,- пишет Головнин в своей книге.

Учитывая, что плавание будет продолжитель­ным, Головнин позаботился о сохранении здоровья моряков и строжайшей экономии продо­вольствия и пресной воды.

Не выпустил из виду капитан и научные за­дачи. Штурману Хлебникову поручалось в кон­це вахты записывать, «какие были видны пти­цы, морские животные или растения, а также означать градусы на термометре и состояние барометра, все феномены и метеоры вносить в журнал». Все это исполнялось в точности, вах­тенный журнал наполнялся свежими сведениями об океане и землях, которые довелось посетить русским морякам.

«Диане» надо было торопиться, чтобы прийти на Камчатку до наступления зимы. Экипаж по­лучал лишь две трети обычного рациона, но никто не роптал, моряки неутомимо выполняли свой долг. Более двух месяцев шла «Диана» по бурному океану, борясь со штормами и встреч­ными ветрами. Наконец на рассвете 26 июля мо­реплаватели увидели землю. Это был остров Тана - один из островов Новогебридского ар­хипелага.

С небольшой группой моряков командир «Диа­ны» отправился на берег. Островитяне охотно отдавали плоды в обмен на гвозди, топоры и всевозможные украшения, вроде бисера, помо­гали русским переносить дрова и бочонки с во­дой к берегу.

31 июля приготовления к дальнейшему плава­нию были закончены и «Диана» снялась с яко­ря.

Плавание «Дианы» продолжалось. В полдень 23 сентября 1809 г. «ко всеобщей нашей радости увидели мы камчатский берег,— писал Голов­нин.— Берег, принадлежащий нашему отечеству! И хотя он от С.-Петербурга отдален на 13000 верст, но со всем тем составляет часть России... Радость, которую мы чувствовали при воззре­нии на сей грозный дикий берег, представляю­щий природу в самом ужасном виде, могут толь­ко те понимать, кто бывал в подобном нашему положении или кто в состоянии себе вообразить оное живо!».

Итак, русские моряки после двухгодичного похода по морям и океанам и сопутствовавших ему многочисленных приключений снова были у родных берегов.

Спустя два дня «Диана» вошла в Петропав­ловскую гавань. В. М. Головнин узнал о на­граждении его двумя орденами: боевым орденом св. Георгия — «за осьмнадцать морских кампа­ний» и орденом св. Владимира—«за благопо­лучное совершение многотрудного путешествия».

Две зимовки провел Василий Михайлович на далекой окраине России. Поначалу у него сложи­лось неблагоприятное впечатление о Камчат­ке. Головнин говорит далее, что хотя трудно найти страну уединеннее, скучнее, голоднее Камчатки, но эти недостатки (кроме последнего) не могут быть чувствительными для любопытного путешест­венника. А Камчатка «представит любопытству много интересных, совершенно новых предме­тов...».

И русский мореплаватель с присущей ему энергией и увлечением отдался изучению Кам­чатки. Он собрал обильный материал о флоре и фауне края, населяющих его народностях, их быте и нравах. В отличие от многих западноев­ропейских путешественников, презиравших «ту­земцев», Василий Михайлович с симпатией от­носился к местному населению.

25 апреля «Диана», после того как моряки прорубили лед в Петропавловской гавани, вы­шла в Авачинский залив, а 4 мая шлюп взял курс к Курильским островам. Достигнув 13 мая острова Матуа, Головнин, продвигаясь на юг, начал описание Курильских островов. Он отме­чал, что острова эти вулканического происхож­дения и гористы, берега их круты, раститель­ность скудная, тундровая, лишь на островах Уруп, Итуруп и Кунашир есть леса; здесь мно­го пушных зверей и птиц; население занимается охотой и рыболовством.

Головнин обратил внимание на большое влия­ние русской культуры в этих местах. Курильцы (айны) восприняли у русских бытовые навыки, многие знали русский язык. «...Наши курильцы носят всякого покроя русское платье»,— заметил Василий Михайлович.

После исследований В. М. Головнина стало известно, что Курильская гряда состоит не из 21, как считалось ранее, а из 24 островов.

Время шло, запасы продовольствия и пресной воды на «Диане» подходили к концу. Головнин решил идти к острову Кунашир, где, по имев­шимся сведениям, была удобная гавань и селе­ние.

Постоянные ветры и густые туманы заставили «Диану» более двух недель лавировать у остро­вов Итуруп, Кунашир и Шикотан, которые то открывались перед взором моряков, то вновь заволакивались туманом.

Головнин знал, что на юге Курильской гряды японцы незаконно устроили свои фактории. По­этому он действовал с большой осторожностью. 17 июня «Диана» вошла в бухту северной части острова Итуруп, где действительно встретили не только айнов, но и японцев. Японскому на­чальнику Исидзака Такэхейму Василий Михайлович объяснил, что зашел сюда за дровами и продовольствием. Чувствовалось, что японцы сомневались в мирных целях экспедиции. И все же беседа закон­чилась хорошо. Исидзака Такэхейм дал письмо к японскому на­чальнику селения Урбитич (Фурубэцу) на за­падном побережье Итурупа. В письме якобы извещалось, что русские идут с добрыми намере­ниями и что они нуждаются в воде и продо­вольствии. К вечеру моряки возвратились на шлюп. 18 июня состоялась новая встреча с курильцами. Русские узнали об их тяжелой участи. Счи­тая, что они действуют заодно с русскими, япон­цы стали еще больше притеснять айнов, угрожая им смертью. Головнин убеждал курильцев, что русские ни малейшего зла не причинят японцам и, следовательно, и «они нашим [курильцам] вре­дить не захотят».

При расставании Василий Михайлович взял лишь курильца Алексея Макси­мовича, чтобы тот показал гавань в за­падной части острова и был переводчиком при переговорах с японцами.

5 июля «Диана», облитая лучами утреннего солнца, двинулась в гавань Кэмурай на южном побережье Кунаширского залива. Вдруг япон­ские батареи открыли пальбу по шлюпу. Види­мо, подумал Головнин, японцы не получили со­общения с Итурупа о миролюбивых целях при­хода русского корабля. Корабль продолжал идти в глубь залива. На берегу открылось селение и небольшая крепость. Японские суда, заметившие «Диану», поспешно отошли к крепости, а бата­реи опять стали палить, но ядра не достигали цели. Шлюп бросил якорь в трех милях от кре­пости. Желая выяснить причины такого поведе­ния японцев, Головнин, захватив с собой под­штурманского помощника Среднего, четырех матросов и курильца, под градом ядер устрем­ляется на шлюпке к крепости. Однако добрать­ся до крепости не удалось. Ядра не подпускали шлюпку к берегу.

Головнин рассудил, что без воли правительства начинать воен­ные действия не годится, и решил объясниться с японцами посредством знаков. Но такое объяснение не дало никаких результатов.

Головнин полагал, что японцы не желают вступать в переговоры с русскими и откроют огонь по шлюпке, если она подойдет к крепости. Поэтому шлюп направился к небольшой речке на западном берегу залива, где стал на якорь. Вскоре заметили человека. Это был курилец Кузьма с русского острова Расшуа. По поведению Кузьмы было видно, что японцы боятся нападения русских. Объясняться с Кузьмой было очень трудно, но все же посредством зна­ков и жестов можно было догадаться, что на­чальник города желает встретиться с команди­ром «Дианы» на лодке в сопровождении такого же количества матросов, какое будет у Головнина. Василий Михайлович принял приглашение японского начальника. Кузьма с подарками от­правился в крепость.

Поутру 11 июля Головнин поехал на берег на четырехвесельной шлюпке. С ним находились мичман Мур, штурман Хлебников, курилец Алексей, матросы Макаров, Симанов, Шкаев, Васильев.

Начальник крепости Насасэ Саэмон донимал русских разными вопросами о России, ее пра­вительстве. Будто бы в целях определения коли­чества продовольствия, необходимого для эки­пажа корабля, японцы пытались узнать о его численности. Головнин, разгадав смысл этого вопроса, увеличил цифры вдвое против настоя­щего, сказав, что команда состоит из 102 че­ловек.

Во время беседы, протекавшей, в общем, в корректной форме, Мур сообщил, что солдатам, разместившимся на пло­щади, раздают обнаженные сабли. Головнин не придал этому значения, но вскоре пришлось убе­диться в недобрых намерениях японцев.

Вскоре Головнин сказал, что у него нет времени и пора возвращаться на корабль. На это последовал ответ начальника: без повеления матсмайского губернатора, кото­рому он должен донести о происшедшем, он не сможет снабдить шлюп ничем. А до получения решения губернатора он хочет, чтобы один из русских остался в качестве заложника. Ответ из Матсмая надо было ожидать не менее 15 дней. Головнин с чувством собственного достоинства ответил, что «без совета оставшихся на шлюпе офицеров так долго ждать решиться не могу, а также и офицера оставить не хочу». После этого моряки встали и собирались идти. Это вызвало раздражение начальника. И, наконец, заявил, что ни одного из рус­ских он не сможет отпустить, в противном слу­чае ему распорят брюхо. «Мы в ту же секунду бросились бежать из крепости, а японцы с чрез­вычайным криком вскочили со своих мест... бро­сали нам под ноги весла и поленья...»

Когда русские моряки вырвались из крепости, японцы открыли стрельбу, но никому не причи­нили вреда. Мичмана Мура, матроса Макарова и курильца Алексея задержали. Остальные до­брались до шлюпки, но из-за отлива она оказа­лась на мели и ставить ее на воду было невоз­можно. Японцы окружили моряков, сопротив­ляться было бесполезно. Головнина, штурмана Хлебникова и матросов Симанова, Шкаева и Васильева привели опять в палатку, там уже на­ходились ранее захваченные. Крепко связав пленников, японцы под сильным конвоем отпра­вили их на лодках в Хакодаде (Хакодате), на южное побережье острова Хоккайдо. Здесь рус­ских поместили в большом темном сарае, в клет­ки из толстых деревянных брусьев.

Тем временем капитан-лейтенант Рикорд, при­нявший командование «Дианой», делал все воз­можное, чтобы вызволить товарищей из плена. Намереваясь повести переговоры об их осво­бождении, он направился к японскому берегу. Но как только «Диана» приблизилась на рас­стояние пушечного выстрела, японцы открыли огонь по кораблю из береговых батарей. Метким ответным огнем с «Дианы» одна японская бата­рея была подавлена.

Попытка начать переговоры и узнать о судьбе товарищей не удалась. На «Диане» находились смелые, полные решимости русские моряки, но их было только пятьдесят один; не приходилось и думать, чтобы с таким маленьким отрядом идти на штурм японской крепости, защищенной с моря высоким земляным валом. Неудачный исход штурма неминуемо повел бы к гибели «Дианы» или захвату корабля японцами, а то­гда собранные моряками сведения о южных Ку­рильских островах - «много времени и трудов стоящее описание географического положения сих мест не принесли бы также никакой ожидае­мой от этого пользы», писал Рикорд.

Отойдя от берега, «Диана» бросила якорь на таком расстоянии, чтобы ядра с крепости не мог­ли достать ее. Офицеры написали письмо Головнину, в котором выражали свое возмущение дей­ствиями кунаширского начальника, извещали своего командира о возвращении в Охотск и обещали товарищам «положить жизнь свою, если не будет Других средств к их освобожде­нию».

14 июля «Диана» покинула Кунаширский за­лив, названный офицерами шлюпа «заливом Из­мены». Весь экипаж корабля переживал участь своих друзей и командира, томящихся на чужой земле в неволе.

В конце июля шлюп прибыл в Охотск. Ри­корд хотел отправиться в Петербург для до­

клада морскому министру о пленении Головнина. Но в Иркутске гражданский губернатор Н. И. Трескин сообщил Рикорду, что ему сле­дует ждать решения правительства здесь. Тем временем Рикорд и губернатор разработали план экспедиции по освобождению пленников. Не до­ждавшись ответа правительства8 , иркутский гу­бернатор предложил Рикорду возвратиться в Охотск и отправиться на «Диане» для продол­жения неоконченной описи Курильских островов и подойти к Кунаширу «для узнания об участи наших соотечественников, захваченных япон­цами».

Н. И. Трескин снабдил Рикорда письмом на имя губернатора Эдзо (Хоккайдо). В письме говорилось о дружественном отношении России к Японии, осуждались самовольные действия Хвостова и Давыдова. Трескин писал, что рус­ские придут в японские гавани с целью добиться освобождения пленных. Вместе с Рикордом в Охотск отправился Накагава Городзи (Головнин и Рикорд называют его Леонзаймо) и шесть других японцев, которые в 1810 г. потерпели кораблекрушение у берегов Камчатки. Японцев решили возвратить на родину и использовать их в качестве переводчиков во время переговоров с японскими властями.

22 июля 1812 г. «Диана» под командой Ри­корда и транспорт «Зотик» под командой Фила­това вышли из Охотска, взяв курс к острову Кунашир. Почти в течение месяца моряки зани­мались описанием Курильских островов. 28 ав­густа вошли в залив Измены и сейчас же япон­ские батареи открыли огонь по русским судам.

Рикорд послал Леонзаймо на берег, поскольку он мог объяснить начальнику крепости об обстоя­тельствах, заставивших русское судно вновь появиться у Кунашира. Вернувшись, Леонзаймо сообщил: «Капитан Головнин и все прочие уби­ты». Это было ложное известие. По расчетам японских чиновников, оно должно было заста­вить русский корабль уйти обратно. Все моряки были опечалены, но идти в Охотск, не получив точных данных о судьбе своих товарищей, они не собирались.

8 сентября русские моряки задержали япон­ское судно «Кансэ-Мару», его капитана доста­вили на «Диану». На нем было шелковое платье, сабля и другие знаки, что свидетельствовало о его знатности. Звали капитана Такатай-Кахи (Такадай Кахэей). Он был судовладельцем и купцом. Чтобы Такатай-Кахи понял цель при­хода русского судна к Кунаширу, Рикорд дал ему письмо Леонзаймо, адресованное начальни­ку острова. Прочитав письмо, Такатай-Кахи вос­кликнул: «Капитан Мур и пять человек на­ходятся в Матсмае!» Он подробно рассказал, когда пленников вывезли из Кунашира, через какие города их вели, сколько времени они про­живали в том или ином месте. При этом он точно описал внешний вид Мура, но имени Головнина не упоминал. Это встревожило Рикорда и других офицеров.

Заставляла задуматься и разноречивость в показаниях Леонзаймо, сообщившего о смерти русских, и Такатай-Кахи, утверждавшего совсем другое с такими подробностями, которых он не мог выдумать в один миг, оказавшись в поло­жении пленника. Все же Рикорд пришел к за­ключению, что его соотечественники живы.

Когда Рикорд объявил Такатай-Кахи, что тот поедет в Россию, японец спокойно ответил: «Хо­рошо, я готов!» Петр Иванович добавил, что в будущем году его вернут в свое отечество.

Четырех японских матросов, не знавших по-русски ни одного слова, высадили на берег. Их снабдили всем необходимым. «Они,— писал Ри­корд,— как я думал по своему простодушию, сохранят чувства благодарности за оказанные им нами благодеяния и распространят между своими соотечественниками лучшее о русских мнение, нежели какое имели они прежде».

Вместо отпущенных Рикорд решил взять та­кое же число с японского судна «под видом, буд­то бы они нужны для услуг своему начальнику», и попросил его, чтобы он сам выбрал себе тех матросов, которые ему будут более всего полез­ны. Однако Такатай-Кахи стал доказывать, что все матросы глупы и чрезвычайно боятся рус­ских и будут много сокрушаться. Это посеяло сомнение в правдивости того, что рассказывал он о русских пленниках. Но Рикорд решительно заявил, что ему необходимо взять четырех мат­росов. Японский купец попросил командира «Дианы» поехать с ним на его судно. Прибыв на корабль, Такатай-Кахи собрал команду в свою каюту, из которой подобрал себе четырех матросов.

Затем Рикорд предложил Такатаю-Кахи на­писать письмо японскому начальнику об обстоя­тельствах пленения русских моряков и их судь­бе, после чего Такатай-Кахи с матросами пере­брался на шлюп. Рикорд всячески стремился подчеркнуть, что русские считают японцев не враждующим, а миролюбивым народом, с кото­рым доброе согласие прервано только некоторы­ми неблагоприятными обстоятельствами.

В тот же день Рикорд пригласил на шлюп мо­лодую японскую женщину - неразлучную спут­ницу Такатая-Кахи в его плаваниях от города Хакодате до Итурупа. На «Диане» японку приняла жена младшего лекаря. Японку угостили

чаем с пряниками, а затем проводили ее с по­дарками. Время пребывания японцев на русском ко­рабле Рикорд старался использовать для того, чтобы ближе сойтись с Такатаем-Кахи. Он раз­решил японским матросам осмотреть весь ко­рабль, которым они очень интересовались. Вни­мательным оказался и Такатай-Кахи. Увидев пустые бочонки, он предложил наполнить их свежей водой со своего корабля. Его матросы немедленно взяли порожние бочонки и привезли их наполненными хорошей пресной водой. «При­ятно,— пишет Рикорд,— было видеть людей, по­читавшихся за несколько часов нашими врагами, в таком с нами дружестве. Эти добрые японцы, простившись с нами, поехали на свое судно с песнями».

11 сентября русские корабли взяли курс на Камчатку. 3 октября «Диана» и бриг «Зотик» вошли в Авачинскую бухту. Вернувшихся ра­достно приветствовали моряки и жители Петро­павловска. Грустным и опечаленным был только Такатай-Кахи. Вскоре выяснилась причина дур­ного его настроения. «Ему представлялось, по законам земли своей, что его, так же как наших в Японии, будут содержать в строгом заключе­нии. Но как велико было его удивление, когда он увидел себя помещенным не только в одном со мною доме, но и в одних покоях», — писал Рикорд.

Главным результатом похода Рикорда были сведения о том, что все русские, захваченные японцами в плен, живы. «Такое полезное и радостное для нас известие мы почли немалым для себя приобретением и наградою за труды свои».

Слухи о пребывании «Дианы» под началь­ством Рикорда в Кунаширском заливе дошли до наших узников. Матросы с задержанного купе­ческого судна очень лестно рассказывали о по­ведении Рикорда. Стало известно, что Рикорд подарил японской женщине несколько европей­ских вещей общей стоимостью в 30 японских монет, потом позволил ее мужу написать письмо родственникам и уверить их, что он будет в бу­дущем году возвращен в свое отечество. А пока он живет в каюте вместе с господином Рикордом и до самого возвращения будет жить с ним.

Жизнь пленников в Хакодате была тяжелой и тревожной. Допросы следовали за допросами; японцы, казалось, ничему не верили, принима­ли русских за шпионов, прибывших к Куриль­ским островам с разведывательными целями.

В конце августа японцы показали Головнину вышеупомянутое письмо от Рикорда. Когда Ва­силия Михайловича спросили, какой бы ответ он послал на шлюп, если бы ему это разрешили, Головнин ответил: чтобы корабль, ничего не предпринимая, шел скорее к русским берегам и донес о случившемся правительству.

После пятидесятидневного пребывания в Ха­кодате русских перевели в конце сентября в го­род Матсмай (Мацумаэ), находящийся в не­скольких днях перехода восточнее Хакодате. Здесь их также заключили в тюрьму — сарай с клетками.

В этом городе состоялась первая встреча плен­ников с крупным японским начальником — матсмайским губернатором (бунио) Аррао Тадзи-мано (Арао Тадзима-но ками). Он спросил Головнина, где бы они хотели жить в Японии — оставаться на месте, в столице, или еще где-ни­будь. Василий Михайлович твердо сказал: «У нас два только желания: первое состоит в том, чтобы возвратиться в свое отечество, а если это невозможно, то желаем умереть...»

Решительные слова русского офицера произ­вели на бунио большое впечатление, и он сказал, что если подтвердится своеволие Хвостова, то они будут отпущены. Затем у пленников взяли письменные показания с подробным описанием целей и маршрута плавания «Дианы».

Губернатор поверил показаниям, послал их в столицу. А пока распорядился снять с пленни­ков веревки, перевести их в более благоустроен­ное помещение, улучшить питание.

Но в феврале 1812 г. переводчики Теске (Тэй-сукэ) и Кумаджеро (Кумадзиро), хорошо отно­сившиеся к русским, сообщили им, что в столи­це не согласились с мнением матсмайского гу­бернатора и что с русскими надо обращаться как с шпионами, а приходящие русские корабли за­хватывать.

Это явилось последней каплей, переполнив­шей терпение русских моряков. Дума о побеге, владевшая ими с первых дней заточения, окон­чательно созрела. Было решено незаметно уйти из тюрьмы, добраться до берега, захватить па­русник или шлюпку и идти к Камчатке.

Готовясь к бегству, пленники втайне запас­лись кое-каким продовольствием, сшили из рубах два паруса, сплели веревки. Удалось раздобыть чайник, огниво, два кухонных ножа. Орудуя ими, храбрецы ночью 23 апреля 1812 г. про­рыли под стеной тюрьмы узкий лаз и выбра­лись на свободу. При этом Головнин ушиб ногу, но боль почувствовал позже. Беглецы знали, что остров покрыт горами и заселена только его прибрежная часть. Учтя это, моряки пошли на север не берегом, а через горы. Но не зная как

следует ни гор, ни тропинок, они шли наугад, спотыкаясь и падая в темноте. К тому же у ка­питана при подъеме на гору сильно разболелась нога, он выбился из сил и нужно было беспре­станно останавливаться, чтобы дать ему отдох­нуть. А надо было затемно достигнуть лесистых гор и укрыться от погони.

После блужданий беглецы выбрались на гор­ную равнину, но она оказалась покрытой снегом. Путая след, делали зигзаги, выбирали бесснеж­ные места. Вдруг матрос Васильев, оглянувшись, шепнул на ухо командиру: «За нами гонятся на лошадях с фонарями», и прыгнул с дороги в ло­щину, за ним последовали остальные. Все обо­шлось благополучно. Осмотревшись, увидели в утесе пещеру, по дереву добрались до нее, день отдыхали. С наступлением сумерек двинулись к северу. Девять дней моряки укрывались в овра­гах, лощинах и на покрытых лесом возвышенно­стях. Все были голодными и изнуренными. «Без ужаса не могу помыслить, на какие страшные утесы мы иногда поднимались и в какие пропа­сти часто принуждены были спускаться»,— вспоминал Головнин. В конце концов, беглецов выследили, схватили и возвратили в тюрьму. Японцы усилили охрану.

Пленников отправили снова в Матсмай под сильным конвоем. В городе беглецов поджидало множество японцев, которые с сочувствием смотрели на русских, не выражая никакой враж­дебности к ним. Моряков ввели в замок губер­натора — судебный зал. Вскоре вошел губерна­тор Аррао-Тадзимано, он стал расспрашивать Головнина о причинах побега. Василий Михай­лович ответил, что безнадежность положения пленников заставила предпринять попытку к побегу, что в этом только он один виноват и что японцы могут его убить, но они не должны при­чинять вреда остальным, которые лишь выпол­няли его повеление. После этого стали допра­шивать Хлебникова и Мура. Пленников вновь заточили в тюрьму, она ничем не отличалась от прежней. Командир и Хлебников были помеще­ны в особых маленьких клетушках, а остальные в одну большую камеру. Допрос следовал за до­просом. Головнин и все его спутники, за исклю­чением Мура, вели себя с достоинством.

29 июня в Матсмай прибыл новый губернатор Огасавар Исеноками, сменивший своего пред­шественника. Оба бунио посоветовали терпели­во ждать решения из столицы, не делать больше попыток к бегству, пообещали улучшить условия жизни пленников.

Прощаясь с русскими, старый губернатор за­верил их, что теперь нужно надеяться на лучшее.

14 июля он вместе с Теске отправился в сто­лицу. Теске обещал писать своим русским друзьям. Однако о скором ответе не приходи­лось думать, ибо только губернатору на проезд в столицу необходимо было затратить не менее 23—25 дней.

Медленно тянулось время. Моряки читали и перечитывали старые книги, заучивали японские слова, а «сверх того вздумал я записать на мелких лоскутках бумаги все случившиеся с нами происшествия и мои замечания», замечает Головнин. Морякам разрешались прогулки. По приказанию Огасавара, который, как и его предшественник, благожелательно относился к русским морякам, им стали давать фрукты, а в один детский праздник губернатор угостил русских ужином из своей кухни.

18 марта 1813 г. в Матсмай прибыл новый губернатор. Его сопровождала многочисленная свита, в том числе чиновники, переводчик Теске, ма­тематик и астроном Адати Санай, а также пере­водчик с голландского языка Баба Садзюро.

Как объяснили Головнину помощники губер­натора, у японского правительства был свой план: по прибытии каких-либо русских кораб­лей к японским берегам передать на корабли письмо (несколько позже с ним познакомили узников). В нем содержалась просьба к началь­никам русских дальневосточных областей объяс­нить поступки Хвостова, а также были изложе­ны претензии японских властей. Головнин по­благодарил чиновников за их добрые намерения, которые помогут избавить Японию и Россию от бесполезного кровопролития.

27 марта Головнина и его товарищей предста­вили губернатору. Новый губернатор заверил русских моряков, что все кончится хорошо и их скоро освободят. Спросив о здоровье пленников, губернатор вышел.

Японский ученый Адати Санай (русские на­зывали его академиком) с переводчиком Баба-Садзюро стал ежедневно навещать пленников, проводя с ними помногу часов. У переводчика были словари русского, французского и голланд­ского языков. Зная грамматику голландского языка, он очень «скоро успевал в нашем, что заставило меня написать для него русскую грам­матику, сколько я оной мог припомнить, т. е. на­изусть»,— замечает Головнин.

Четыре месяца напряженного труда затратил Василий Михайлович на эту работу. Примеча­тельна гуманистическая направленность этой рукописи. «Примеры же в ней,— писал Голов­нин,— я помещал приличные нашим обстоятель­ствам, клонящиеся к сближению и дружбе двух империй». Например, грамматика русского языка заключала в себе идеи, осуждающие войну. «Война много препятствует купечеству»,— гла­сит одна из фраз.

Все содержание учебника импонировало про­грессивным взглядам японских ученых. Поэтому они, как отмечает Василий Михайлович, с вели­чайшей охотой переводили его тетради на свой язык и скоро кончили их, хотя они составили все вместе добрую книгу.

Тем временем «академик» занимался перево­дом сокращенной арифметики, изданной в Пе­тербурге на русском языке для народных учи­лищ. (Эта книга попала в Японию в 1792 г. че­рез посольство Лаксмана.) Японский ученый обнаружил обширные познания в математике и астрономии, но многое он не знал. Ему, напри­мер, не было известно о некоторых планетах, открытых в 1801—1804гг.

Шли дни, недели. Моряки с нетерпением жда­ли прибытия «Дианы» и других кораблей. По совету японского начальства была составлена записка в пяти экземплярах на русском языке следующего содержания: «Мы все, как офицеры, так и матросы, и курилец Алексей, живы и на­ходимся в Матсмае. Мая 10-го дня 1813 г.». Эта записка, утвержденная японским правительст­вом, была разослана в пять портов для вруче­ния командиру «Дианы».

И вот 20 июня получили официальное сообще­ние о прибытии в Кунаширский залив «Диа­ны». На следующий день переводчики от имени своего начальства спросили Головнина, кого из матросов он хотел бы послать на пришедший ко­рабль. Не желая отдавать кому-либо предпочте­ния, чтобы никого не огорчать этим, он пред­ложил бросить жребий. Счастливый жребий до­стался матросу Симанову, вместе с ним должен был поехать курилец Алексей. Сампей сказал Головнину, что он сам поедет на Кунашир для переговоров с Рикордом, чтобы способствовать их успешному завершению.

22 июня Головнина и Мура пригласили к на­чальнику крепости, где им были показаны два письма Рикорда: одно — адресованное кунаширскому начальнику, другое —Головнину. В пер­вом из них Рикорд сообщал, что он прибыл в Японию с миролюбивыми предложениями и что Такатай-Кахи и два японских матроса находят­ся на судне, а два других матроса и курилец умерли на Камчатке от болезни.

Во втором письме Рикорд просил Головнина сообщить ему о своем и его товарищей здоровье. С обоих писем были сняты копии, а затем пере­водчики перевели их на японский язык и пере­воды отправили в японскую столицу.

24 июня Сампей и Кумаджеро отправились в Кунашир, захватив с собой Симанова и Алексея. Головнин дал обстоятельные инструкции Сима­нову о том, что он должен рассказать Рикорду, особенно на тот случай, если японцы начнут боевые действия.

19 июля в присутствии губернатора и многих чиновников Головнину и Муру было показано письмо Рикорда Сампею, Головнину и Муру. В первом письме Рикорд благодарил японцев за их желание начать переговоры и обещал немед­ленно отправиться в Охотск, чтобы к сентябрю возвратиться и доставить требуемое объяснение русских властей о поступке Хвостова. Но не зная входа в Хакодате, он прибудет в соседний порт и просил туда прислать лоцмана.

В письме к Головнину Рикорд сообщал о по­лучении его записки и поздравлял своего друга со скорым освобождением.

Через несколько дней в Матсмай вернулись Сампей, Кумаджеро, Симанов и Алексей; по­следние вновь были помещены в камеру вместе с остальными.

Головнин и другие горели желанием узнать от прибывших как можно больше о родине, о со­бытиях, происходящих в мире. Вот что писал он о своем настроении в эти дни: «Пусть читатель судит по собственному своему сердцу, что мы должны были чувствовать, встретив, так ска­зать, выходца из царства живых. Два года ни­чего мы не слыхали не токмо о России, но ниже о какой-либо просвещенной части света».

Тем временем губернатор решил перевести пленников в Хакодате, а пока поместил их в дом, где они жили прежде. Теперь дом этот не похо­дил на тюрьму: решетки были сняты, охрана стояла без оружия, кормить стали гораздо луч­ше. Обслуживали пленников хорошо одетые мальчики, кушанье подавалось в красивой лаки­рованной посуде. Японские чиновники один за другим приходили к русским, чтобы проститься с ними. На листочках, которые они приносили с собой, были написаны по-русски слова, выра­жавшие добрые пожелания. Один купец прислал ящик конфет.

Через четыре дня русские пленники были в Хакодате. Здесь им также отвели чистое поме­щение, хорошо кормили.

27 сентября «Диана» вошла в Хакодате. Рикорд немедленно направил свое письмо и письмо начальника Охотской области на имя первых после губернатора начальников острова.

В письмах говорилось, что действия Хвостова и Давыдова были самовольными и что русское правительство совершенно не причастно к этому инциденту. Далее выражалась надежда, что и японская сторона проявит стремление к дружбе. Японцы остались вполне довольны полученными письмами. Они поздравили пленников с прибли­жающимся освобождением.

Однако одно обстоятельство взволновало Головнина. Когда японцы узнали, что на «Диане» доставлены письмо и подарки матсмайскому гу­бернатору от иркутского губернатора, они захо­тели лично познакомиться с Рикордом и проси­ли его самому вручить все это бунио — япон­скому губернатору. Головнин опасался, что японцы поступят с Рикордом так же вероломно, как в свое время поступили с ним. Свидание состоялось 30 сентября и закончилось благопо­лучно. После этого пленникам разрешили под­няться на второй этаж, откуда было хорошо видно, что парадная губернаторская шлюпка с Рикордом под тремя флагами — японским, рус­ским военно-морским и белым (флагом мира) двигалась от берега к «Диане».

Не успели они спуститься на первый этаж, как японцы принесли письмо иркутского губер­натора для перевода на японский язык. В пись­ме была высказана просьба к японцам начать переговоры с Рикордом об освобождении плен­ных. В нем иркутский губернатор, между про­чим, упомянул о его подарках для матсмайского губернатора, которые состояли из золотых часов и красного сукна, и просил принять их в знак «соседственной дружбы»; говорилось также, что у Рикорда имеется другое письмо, которое он сразу же вручит после освобождения плен­ных.

Вскоре с «Дианы» прибыл Такатай-Кахи, ко­торый привез весть, обрадовавшую всех,— это было известие об изгнании французов из Мо­сквы. Головнину и другим хотелось узнать более подробно обо всем, что произошло на роди­не, как были разгромлены иноземные захват­чики. По его просьбе Рикорд направил своему другу газеты, журнал военных действий, кото­рый охватывал события от начала наполеонов­ского нашествия до кончины Кутузова. Японцы также проявили живой интерес к тому, что про­изошло в России. Их особенно заинтересовало то обстоятельство, что французская армия, за­хватившая Москву, была повержена и ее жалкие остатки едва унесли ноги. Они попросили пере­вести описание важнейших боевых действий. Головнин объяснил, что французские войска, окруженные в Москве, вынуждены были проби­ваться оттуда силой и что почти вся наполео­новская армия погибла. Японцы захлопали в ла­доши, всячески восхваляя фельдмаршала Куту­зова, говорили, что Кутузов «все сделал прямо по-японски, ибо их правило войны предписывает заманивать неприятеля как можно далее внутрь земли, собирая между тем со всех сторон людей, и потом окружить их».

«Мы смеялись такому сравнению,— ирониче­ски замечает Головнин,— и говорили между со­бой: «Не мудрено, что честолюбие японцев за­ставит их подумать, не научился ли бессмерт­ный наш герой Кутузов из тех книг, которые Хвостов у них похитил».

Японские власти обсудили полученные пись­ма, и бунио решил освободить русских моряков.

3 октября пленники впервые встретились с Такатай-Кахи, пришедшим вместе с переводчи­ком. Почтенный старик, писал Головнин, с ве­личайшей похвалой и сердечностью отзывался об отношениях к нему Рикорда, офицеров и мат­росов «Дианы» и вообще всех жителей Камчат­ки, с которыми ему довелось встречаться.

Но прежде чем русских моряков отпустят на шлюп, Головнину необходимо было встретиться на берегу с Рикордом и объяснить ему, что японцы никаких претензий к России не имеют, что подарков от иркутского губернатора матсмайский губернатор принять не может, ибо, взяв их, он обязан от себя послать подарки, а это строго запрещается японскими законами, и он просит, чтобы возвращение подарков не оби­дело иркутского губернатора. Наконец Рикорд обязан написать, что текст ответа японского правительства он хорошо понял и по возвраще­нии в Россию русский перевод этого документа доведет до сведения своего правительства.

5 октября Головнин встретился на берегу с Рикордом. По просьбе японцев Василий Михай­лович был одет в фуфайку и шаровары, сшитые еще в Хакодате из дорогой шелковой материи яркого цвета. На голове у него была парадная треугольная шляпа морского офицера, она не очень гармонировала с его необычным костю­мом.

Японцы сделали все, чтобы свидание Головнина с Рикордом проходило в торжественной обстановке. Встреча должна была состояться в прекрасной комнате таможенного суда в присут­ствии нескольких переводчиков, «академика», а также некоторого числа чиновников низшего класса.

Около полудня Головнина ввели в таможню, у которой собралось множество солдат, одетых в богатые парадные платья из шелка или барха­та, вышитых золотом и серебром. Переводчики и Головнин вошли в комнату, отведенную для сви­дания. Японцы по своему обычаю сели на пол, а Головнину был предложен стул. Вскоре при­был на губернаторской шлюпке Рикорд вместе с офицером Савельевым, переводчиком Киселе­вым и несколькими матросами. Последние оста­лись перед домом.

Головнин не стал описывать своих чувств, на­хлынувших на него, когда он увидел своего дру­га, с которым был разлучен так долго. Он лишь заметил: «Представляю читателю самому су­дить, что мы чувствовали при первом нашем свидении».

После нескольких радостных минут, пережи­тых друзьями, Головнин сообщил о цели данно­го свидания. Рикорд в свою очередь сказал, что у него имеется предписание иркутского губерна­тора «касательно постановления, с обоюдного согласия между двумя государствами, границ и взаимных дружеских связей».

Обменявшись мнениями, Головнин и Рикорд решили, что поднимать эти вопросы сейчас не следует. Их можно решить только в японской столице, но для этого потребовалось бы задер­жаться еще на зиму в Хакодате. Жить на кораб­ле зимой невозможно, а переезд на берег поста­вил бы русских в зависимость от японцев, что, конечно, было весьма нежелательно.

По окончании свидания русских офицеров угостили чаем и конфетами. Головнин проводил своих друзей до шлюпки, и они отправились к «Диане», Василий Михайлович вернулся к себе.

На следующий день японцы торжественно вручили Хлебникову и Муру шляпы и сабли. В этот же день все офицеры, одетые в лучшие платья и при саблях, были представлены бунио. На прощальной церемонии присутствовало бо­лее двадцати японцев.

Бунио вынул из-за пазухи лист бумаги и, при­подняв его кверху, торжественно сказал: «Это повеление правительства!» О его содержании уже знали, но было одно важное добавление: на следующий день все пленники без исключения будут освобождены. Присутствующие стали по­здравлять русских с радостной вестью.

После возвращения русских в отведенное им жилище к ним приходили чиновники, солдаты и многие простые японцы. А первые три помощни­ка губернатора принесли с собой письменное поздравление и вручили его Головнину на па­мять. В нем говорилось: От гинмияг.

«Все вы долго находились здесь, но теперь по приказу о бунио сами возвращаетесь в свое оте­чество; время вашего отбытия уже прошло, но по долговременному нашему здесь пребыванию мы к вам привыкли и расставаться нам с вами жалко. От восточной нашей столицы до острова Матсмая расстояние весьма велико, и по приграничности сего места во всем здесь недоста­точно, но вы перенесли жар, холод и другие пе­ремены воздуха и к благополучному возвраще­нию готовы; о собственной вашей радости при сем не упоминайте, мы сами оную чувствуем и с нашей стороны сему счастливому событию ра­дуемся. Берегите себя в пути, о чем и мы молим бога. Теперь, желая с вами проститься, написа­ли мы сие».

Вечером для бывших пленников от имени бунио был устроен торжественный ужин. Их уго­щали из девяти — десяти блюд лучшей рыбой, приготовленной в разных видах, дичью, а также и прекрасной японской саке.

После ужина русским морякам преподнесли несколько ящиков с лакированной посудой. Следующий день, 7 октября, был посвящен сборам. Караульные и рабочие укладывали ве­щи, продовольствие, щедро выделенное японским правительством: 50 мешков риса, несколь­ко бочонков саке, много соленой и свежей рыбы, овощей, редьки и т. п.

При прощании русские не остались в дол­гу: они также оставили японцам разные подар­ки. Головнин подарил, в частности, атлас Кру­зенштерна, ряд карт из атласа Лаперуза, фран­цузско-русский словарь. Рикорд преподнес гра­вированные портреты генерал-фельдмаршала М. Ф. Каменского, П. И. Багратиона, фельдмар­шала М. И. Кутузова. «Японцы,— писал Голов­нин,— узнав, каких знаменитых людей сии порт­реты, приняли их с восторгом и величайшей бла­годарностью».

Горстка русских моряков пробыла в японском плену два года, два месяца и двадцать шесть дней. Несмотря на лишения и невероятные трудности, они сохранили верность своей роди­не, показав необыкновенную выдержку, непоко­лебимость духа.

10 октября 1813 г. «Диана» снялась с якоря и стала выходить в море. Множество японцев собралось на берегу, чтобы пожелать русскому шлюпу счастливого плавания. А Теске, Кумаджеро и Такатай-Кахи провожали на шлюпках «Диану» до того момента, когда она вышла в от­крытое море.

3 ноября «Диана» вошла в Авачинскую бух­ту. Вызволенных из неволи пришли встречать родственники, друзья и знакомые. Лейтенант Якушкин, служивший с Головниным на «Диа­не», и поручик Волков, «видев меня, пришли в такой восторг... как бы видели воскресшего из мертвых брата своего»,— пишет об этой встрече Василий Михайлович.

2 декабря 1814 г. Головнин и Рикорд отпра­вились из Петропавловска в Петербург. Ехали сначала на собаках, потом на оленях, на лоша­дях, а от Якутска—на повозках. Прибыли они в столицу 22 июля — в тот же день и тот же час, когда «Диана» семь лет назад, в 1807 г., ухо­дила в дальнее плавание...

28 января следующего 1815 г. Головнин от­правился в Рязань, куда прибыл 5 февраля. «В Рязанской губернии в отпуску находился я год», - писал Василий Михайлович. 15 февраля он вернулся в Петербург и «остался для изда­ния своего путешествия», т. е. «Записок в плену у японцев».

Замечание В.М. Головнина о японском государстве и народе довольно субъективно, но интересно тем, что были сделаны в особых условиях - в плену (из разговоров со стражами). Головнин описывал только те обстоятельства, которые были рассказаны двумя или тремя японцами в разное время. Эти описания интересны ещё и тем, что мы видим Японию глазами очевидцев. Эти описания относятся к 19 в.Головнин оспаривает мнение миссионеров о том, что японцы народ вероломный,хитрый, неблагодарный, мстительный, в которое европейцы повепили до того,что в пословицу вошли выражения «японская злость», «японское коварство». Головнин пишет, что японцы умны и проницательны, что доказывается их поступками в отношении к иностранцам и во внутреннем правлении государства. В японцах недостает одного качества – смелости, но это Головнин объясняет миролюбивым свойством их правления,от долговременного спокойствия,которым,не имея войны, сей народ наслаждается, от непривычки к кроопролитиям. Что касается народного просвещения в Японии, сравнивая их с др. народами, японцы самые просвещенные. Японское правительство хочет, чтоб народ пользовался только изобретениями собственного ума и запрещает ему перенимать выдумки др. народов, чтобы с чужими науками не вкрались к ним и нравы чужие. Вежливость, с которойяпонцы обращаются между собою, показыает истинное просвещение этого народа. Язык японцев не есть принятый ими язык чужего народа. Он происходит от древнейших их предков, которых они почитают общими им и курильцам. В прочем, от частых сношений в прежние времена с китайцами, корейцами и др. народами японцы заимствовали от них множество слов, которые теперь уже сделались свойственному японскому языку. Далее Головнин описывает вероисповедание японцев, законы и обычаи, промышленность, торговлю, государственное устройство и многое другое.

Прошли столетия,а Япония все также притягивает взоры и умы людей. Век науки и прогресса преподнес нам Японию как лидера мировых технологий . Но на закате второго тысячелетия мы так ине познали восточную философию, красоту цветущей вишни и разноцветной опавшей листвы.

Новый век ставит перед нами новые вопросы.

Дело В.М.Головнина в изучении Японии продолжил Иван Васильевич Голонин, который создал несколько книг по изучению японского языка. Теперь люди, интересующиеся Японией через книги В.М. Головнина могут узнать об истории и культуре, а по книгам И.В. Головнина могут изучать японский язык.

Список использованной литературы

1. Головнин В.М. Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и в 1813 гг., с приобщением замечаний его о японском государстве и народе. – Хабаровск 1972

2. Фраерман Р.И., Зайкин П.Д. Жизнь и необыкновенные приключения капитана – лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца. – М., 1957

3. Давыдов Ю.В. Головнин. М., 1967

4. Дивин В.А. Повесть о славном мореплавателе. – М., 1976

5. Дружинин Н.М. Русские мореплаватели в старой Японии. – Л., 1924

6. Кузнецов Ю.Д. История Японии.-М. 1988